Ночи живых мертвецов

Ее намерения было очевидны: убийство из милосердия. Того же самого я желал упырю, которого по ошибке перепутал с нею в том трейлере, но мне в данный момент такое милосердие было не нужно. В отчаянии, я открыл рот, собираясь закричать, но прежде чем я успел издать хоть малейший звук, Пэм выстрелила мне в голову.

Я не помню, как потерял сознание, но полагаю, что оно и к лучшему. Поскольку, когда я очнулся, то обнаружил себя лежащим под кучей обезглавленных трупов и оторванных конечностей, сочащихся кровью и смердящих так, что вонь наверное поднималась до самых небес. Должно быть, меня посчитали мертвым и бросили тут вместе с остальными.

Мой рот был полон запекшейся крови. Лицо горело от адской боли. Ощупав изнутри языком ротовую полость, я понял, что выпущенная Пэм пуля прошла прямиком сквозь левую щеку, не убив меня и даже не выбив ни единого зуба. Черт возьми, ни единого!

Под всей это массой трупов было темно, но сквозь окно проникало достаточно размытого лунного света, чтобы я мог различить уставившиеся на меня стеклянные глаза – безжизненные глаза козлов, птиц, барсуков и окуней. Эти бедные засранцы занимали каждый дюйм окружающих меня стен.

Получается, я находился внутри хибары Слокумов, в которой они изготовляли чучела. Еще до того, как я успел обмозговать, что мне это сулит, скрипнула входная дверь.

– Марвин?

Это был голос Пэм, шепчущей мое имя.

– Марвин, где ты?

Я попытался ответить, но смог исторгнуть из себя лишь нечленораздельные булькающие звуки.

– О, малыш! – Пэм бросилась к накрывшей меня куче разлагающейся плоти и начала яростно разбрасывать в сторону оторванные части тел. Когда ей удалось освободить меня и помочь подняться на ноги, я крепко сжал ее в своих объятиях. Какое-то время все, что я мог, – это держать ее лицо в своих ладонях и смотреть на нее, убеждаясь, что она настоящая… что мы наконец-то вместе, и все еще живы.

– Прости меня, – сказала она. – Я пришла сюда так быстро, насколько это было возможно. Надо было подождать, пока все не успокоится, ты понимаешь.

Мне наконец-то удалось прочистить горло от запекшейся крови.

– Как… как долго я был в отключке? Который сейчас час?

– Чуть больше полуночи.

Я попробовал улыбнуться ей, невзирая на дыру в моей щеке.

– Я рад, что ты не промахнулась, милая.

– А, черт! У меня было достаточно времени, чтобы прицелиться, потому что ты, дурень, все никак не мог додуматься открыть рот. Я уже было решила, что ты никогда этого не сделаешь.

Умная девочка. Она выждала, пока я не попытался крикнуть, и таким образом мой раскрытый рот превратился в отличную мишень. Для толпы это выглядело как достойный приза выстрел. А для меня означало освобождение.

Конечно, я собрал все фрагменты в единую картину гораздо позднее. В тот момент мой разум был все еще, словно в тумане.

– Но как ты узнала, что я – это все еще… я?

– Потому что, милый, – она закатила глаза, – ты кусал человеческую ногу так же, как обычно грызешь кукурузный початок – оттопырив мизинчик.

Она подшучивала над этим годами. Никогда бы не подумал, что однажды эта привычка спасет мне жизнь.

– Мы должны идти, – она толкнула меня к двери. – Моя машина стоит снаружи с работающим двигателем.

Мы выскользнули наружу и отправились на задворки хижины. Прожекторы были выключены, поэтому мы передвигались в темноте. Но это не имело никакого значения, потому что ранчо теперь опустело. Те, кто искал укрытия от упырей, укрылись в палаточном городке по другую сторону от главной дороги. Мы были уже в нескольких шагах от попыхивающего на холостом ходу «Шеви Корвэйр»[49] Пэм, когда мое внимание привлек свет фар. Еще один фургон приближался к усадьбе Слокумов, битком набитый свежим урожаем кровожадных упырей. Даже отсюда я мог слышать их голодное рычание.

Пэм, должно быть, тоже их услышала. Она потянула меня к пыхтящему «шеви».

– Пойдем, дорогой, нужно идти, пока у нас есть шанс.

Она была права. Конечно, права. Нам надо было идти. Но будь я проклят, если остановлюсь на полпути.

– Подожди, детка. У меня появилась идея.

Было около двух часов ночи, когда мой удар сорвал с петель дверь в однокомнатную дыру Гарретта к востоку от озера, где он сидел, развалившись в кресле, напившийся вусмерть, все еще в форме, с двенадцатым калибром на коленях и номером «Пентхауса» на груди. Он потянулся было за ружьем, но я впечатал носок своего ботинка ему прямо в челюсть. Пока я приковывал его запястья к креслу его же наручниками, этот негодяй продолжал выплевывать выбитые зубы.

Когда я выпрямился перед ним, он выглядел одновременно шокированным, испуганным и обозленным.

– Фто за хелня? – процедил он сквозь окровавленные десны. – Ты зе был мертв!

– Нет, Гарретт, я не мертв. И не «немертв» тоже. Я жив и со мной все в порядке, – я вздернул подбородок и широко улыбнулся, чтобы он хорошенько разглядел зияющее отверстие от пули в моей щеке. – А вот тебе теперь конец.