Она не могла переносить Сергея, когда он терял свой облик запитой до костей алкоголем свиньи, которой ничего не стоит начистить кому-нибудь физиономию, но в секрете ее движений ее глаза всегда загорались при виде его в таком свете…
Может быть, за это она и любила его?
Сергей мог только догадываться…
***
Молнии били только сильнее.
Только больше бушевал ветер.
И как можно мощнее хлестал улицы Москвы дождь.
Они ехали в такси, где Сергей пытался изо всех сил устроить с таксистом потасовку, что также усердно пыталась изо всех сил предотвратить Кира, хотя и признавалась себе, что не отказалась бы от бесплатной драки.
В итоге все закончилось словесной перепалкой.
Сергей покинул такси, так и не испробовав в деле левый кулак, когда правый раскалывался от боли – от того самого удара, которым он отправил бармена спать сладким сном.
Сергей проклинал себя за это упущение, но теперь его интересовала только Кира.
Особенно тогда, когда она посмотрела в его уже мутные темно-зеленые глаза.
Она смотрела так, стоя под дождем, возле его подъезда, словно хотела в них что-то прочитать, или забраться в них своей душой, проникнуть и что-то забрать из них, например, его душу…
***
Сергея тошнило. Мутило. У него меркло в глазах. Его голова раскалывалась. Но он все равно входил в Киру. Входил, как только мог. Она вонзала в него свои острые мытые ногти. Прямо в кожу. Он лишь только кривил губами.
– Все, что я хочу, быть с тобой, – говорил он с каким-то неестественным выражением лица. – Я не могу умереть, не занявшись с тобой этой сладкой любовью, – заканчивал, как заканчивал очередной акт.
Окно в комнате было открыто.
Холодный воздух, даже ледяной, остужал их чувства, отчего Сергей больше изгибался, горбившись, а Кира натягивала на себя холодное одеяло.
Но Сергей все равно продолжал входить в нее.
Несмотря ни на что.
– Я тоже люблю тебя, – говорила она через боль, испытываемую от его жестких проникновений, и ей это было приятно.
Он продолжал свой танец. Свою игру. Свою цель. Ради которой жил. Ради которой дышал. Ради которой творил, и вообще существовал.
– Мне нужна только ты, – сказал он, посмотрев в ее глаза тогда, когда она открыла их, чтобы посмотреть на него. – Как ты и говорила, все не вечно, детка, – раздалось в тихой комнате, где были слышны только ее приглушенные стоны.
– Не говори так, – просила она.
Сергей еще раз посмотрел в ее голубые глаза.
– В этих глазах я бы хотел утонуть навсегда, – произнес он. – В твоих голубых глазах, – говорил так, словно пел трагедию.
– Так тони… – раздалось в окружавшей его тишине.
Сергей обнимал ее. Водил по ее телу руками. Целовал ее губы. Не мог поверить, что все это реальность.
«Так тони», – вновь и вновь раздавалось в его голове.
И тьма приходила на смену всем движениям и словам.
Сергей все больше и больше терял ощущение реальности. Практически растворялся в воздухе, как ему казалось. Он пытался кричать, ведь уже не ощущал Киру. Не мог к ней прикоснуться.
Сама Кира становилась трупом. Ее тело превращалось в скелет, и вместо лица зияла маска смерти – бессмысленно улыбающегося черепа с пустыми глазами.
– Сергей, – раздалось где-то поблизости.
Голос.
Очень знакомый.
Сергей открыл глаза.
– Кира, – произнес он влюблено.
«КИРА», – звучало в его голове.
Кира улыбнулась.
– Пора просыпаться, мой дорогой, – сказала она, все так же по-детски улыбаясь, как и всегда по утрам.
– Только ради тебя, – сказал он натянуто, но, не скрывая своих чувств.
Лишь только поцелуй сейчас отделял их от смерти на небесах, где их давно уже не ждут…
Глава 3
ТАМ, ГДЕ МЕНЯ НЕТ
***
Среда, как и четверг, растягивались на целую вечность, особенно после того, как Сергей истратил последние сбережения на выпивку и сигареты, которые так и просились их истратить, крича из его и без того пустого бумажника.
Дождь постепенно уступал место холодному весеннему ветру, но свежему и задорному, пробуждающему все тайные желания, как словно кто-то разморозился изо льдов после снежной ледяной зимы.
Небо медленными темпами расцветало в белый свет, тучи проходили, и на Москву возвращалось солнечное свечение, от которого на душе Сергея не становилось менее спокойно, наоборот – с каждой новой весной он все больше и больше осознавал, что жизнь прошла еще на один год.
Он закурил, не способный словно бросить курить, сидя на кухне, и злобно посматривая на Киру.
Их отношения переживали не самые лучшие времена, как ему казалось.
– Ты можешь и не мыть эту чертову посуду, если хочешь, – огрызнулся он, уже готовый на нее наброситься или устроить такой скандал, чтобы она раз и навсегда ушла из его жизни.
– Я ему мою посуду, а он даже не хочет и пальцем пошевелить, чтобы сделать своей женщине приятно, – говорила она обиженно и сердито, стоя к нему спиной.
В квартире царило молчание, кроме их слов, дерзко вырывающихся из этой двоицы, похожей на безумную пару скандалистов и сумасшедших любовников, а также звуков-стуков посуды и сбегающей из-под крана воды.