Ночью на белых конях

И подвинулась, давая им место рядом с собой. Юлиана села слева, Криста, очевидно, должна была сесть справа, но она предусмотрительно устроилась рядом с теткой. Старуха опустила голову, теперь по крайней мере не было видно ее пустых глаз.

— По какому случаю? — спросила она глухо.

— Просто проезжали мимо, решили заглянуть. Да и ты чтоб на внучку посмотрела, увидела, что не одинока на этом свете.

— Все мы одиноки на этом свете! — тихо сказала старуха. — Одиноки и сиры!

Похоже, в ней опять затлел какой-то огонек, голос прозвучал сейчас совсем по-человечески. И опять, на этот раз плаксиво, задрожал сухонький подбородок.

— Оно так, — мягко сказала Юлиана.

— А Христинку я много раз видела, когда жила в Софии… Да и она меня однажды видела, только вряд ли помнит.

— Помню, — тихо сказала девушка.

— А помнишь, как ты убежала? — спросила она, и в голосе ее вновь мелькнула злоба.

— Помню. Но я… испугалась. И потом, откуда мне было знать, что у меня есть бабушка?

— Вот видишь! Во всем виновата твоя мать! — с ненавистью проговорила старуха. — Она и сына моего выжила.

— Не надо так говорить! — умоляюще произнесла девушка. — Разве она его выгоняла? Думаешь, ей было легко?.. Осталась одна, с маленьким ребенком на руках.

— Почему одна? Ко мне даже не обратилась. Даже не сказала тебе, что у тебя есть бабушка.

— Но я тогда была очень маленькой.

— А как ты потом узнала?

— Мама сказала.

Старуха не ответила. Все долго молчали и слушали, как тихо журчит вода в своем каменном русле. Чемерица издавала злой, одуряющий запах, кипарис еле слышно поскрипывал престарелыми костями. Даже немного страшно было в этом безлюдном солнечном дворе, куда, казалось, не залетали и птицы. Наконец старуха снова заговорила:

— Отец тебе пишет?

— Нет.

— Я думала, что он по крайней мере тебе пишет, — потухшим голосом произнесла она. — Ты хотя бы знаешь, где он?

— Не знаю.

Поговорили еще немного, голос старухи становился все более пустым и утомленным, потом она совсем умолкла. Минут десять прошло в молчании. Криста чувствовала себя ужасно неловко. Наконец они с теткой встали. Криста знала, что перед уходом нужно поцеловать ей руку, но не решилась. Рука была тощей и довольно страшной, но остановило ее не это, а равнодушный взгляд старухи. Как только они вышли на улицу, Криста расплакалась. Тетка тоже выглядела очень расстроенной. Кому было нужно это глупое и бессмысленное посещение?

— Ладно, не плачь! Не плачь, а то я тоже разревусь за компанию.

— За что она меня не любит?

— А ты ее любишь?

— Но я же меньше всех виновата в этой истории… И больше всех пострадала.

— По-моему, ты становишься нахалкой! — сказала тетка. — Больше всех пострадала его мать… Видела, на что она стала похожа?

Криста быстро успокоилась, даже с аппетитом поела в местном ресторане «Балкантуриста». Ресторан был заполнен советскими туристами, узбеками или таджиками, тихими и чинными, словно они попали в девический пансион. Обслуживали их кривоногие и волосатые девушки из бедных окрестных сел, которые смотрели на них довольно косо. От таких гостей не было никакой выгоды, все оплачивалось по счету. Тем, кто обслуживал свободные столики, все-таки кое-что перепадало. Дожидаясь, пока им принесут суп по-монастырски, Криста окончательно успокоилась. И вдруг заявила:

— Завтра я возвращаюсь!.. Бедная моя мамочка, наверное, страшно без меня скучает. Не привыкла она одна.

Был понедельник, и как раз в это время ее мать рассеянно жевала в кухне плохо подогретую лапшу с брынзой. Лицо ее было задумчиво. Что угодно можно было сказать о ней, кроме того, что она скучает. Горькие, горше самой подгоревшей еды, мысли одолевали ее. Нет, она не скучала, бедная Кристина мамочка, другая, гораздо более тяжкая забота лежала у нее на сердце.

— Хорошо, — ответила тетка. — Завтра я тебя отвезу.

— Я могу и одна… Поездом.

— И речи быть не может! — испуганно возразила тетка. — Я должна передать тебя из рук в руки живой и здоровой… Иначе мне не жить.

Пообедав, они вышли на улицу. Даже здесь, в долине, зажатой крутыми склонами двух горных массивов, было душно. Взявшись за руль, Юлиана обожглась, словно дотронулась до раскаленного утюга.

— Самое время для поездки! — недовольно проворчала она.

— Тут нельзя выкупаться где-нибудь поблизости?

— Выкупаться можно, купальников нет… Так что — вперед!

Они открыли в машине все окна и поехали. За городом сильное воздушное течение быстро их освежило. Но над полями, словно живое, трепетало марево, хлеба горели. Сильно пахло лавандой, к которой примешивался далекий запах мяты. Приятный, сильный, одуряющий аромат, от которого Кристе стало почти плохо, как от мятной водки в «Варшаве». Через десять минут машина нырнула в густую тень калоферских высот. Шоссе вилось по очень крутому склону, со множеством стремительных поворотов. Но Юлиана вела машину осторожно, плотно держась правого кювета. И не без причины. Время от времени из-за поворотов выскакивали пустые самосвалы, которые возили щебенку на какую-то стройку.