Ночью на вокзале: сборник рассказов

— Эй ты, Нукаламма! Отбила покупателя! Он ко мне шел. Сука бесстыжая! — разозлилась Пайди.

— А ну заткнись, а то дам по роже, все зубы вылетят. На меньшую цену и богач позарится. Еще сукой меня называет, шлюха поганая, и сестра твоя такая, — не осталась в долгу Нукаламма.

Пайди в ярости бросилась на нее и со всего размаху ударила по лицу.

Нукаламма схватила Пайди за волосы и стала тянуть к земле.

— Дрянь! Ну я тебе покажу!

— Отпусти, убью! — вопила Пайди.

— Ой, мерзавка! Перестань, стыда у тебя нет! Посмотрите, люди, она с меня сари стянуть хочет! — Нукаламма упала на землю, обеими руками стараясь удержать сари. — Помогите!

Но Пайди уже сдернула с нее сари и, размахнувшись, бросила вниз, в сточную канаву.

На мне нет сари. Мужчины, женщины — все видят меня совершенно голой.

— Шлюха! Что ты сделала?

Нукаламма укусила Пайди за руку. Пайди вскрикнула от боли. Нукаламма левой рукой трепала Пайди за волосы, а правой вцепилась в ее сари. Сари не снималось. Она изо всех сил трясла Пайди, крутила, кусала, тянула за сари.

— Кусается, как бешеная собака!.. — визжала Пайди.

Нукаламма наконец стянула с Пайди сари и, размахнувшись, бросила в сторону канавы, но сари, не долетев до сточной канавы, упало в грязь на берегу.

Пайди, как была, голая, бросилась на Нукаламму. Они сцепились, упали и стали кататься по земле. Вдруг Нукаламма ловко выскользнула из рук Пайди, вскочила и помчалась к канаве.

— Бросила мое сари в канаву, так я твое надену. А ты подыхай здесь голой, шлюха!

Нукаламма схватила сари, быстро обмотала его вокруг бедер и бросилась наутек.

Вся драка заняла несколько минут.

Пайди вскочила, хотела было бежать за Нукаламмой, но та была уже далеко…

И тогда…

Пайди вдруг осознала, что стоит у всех на виду совершенно голая. Глаза ее наполнились слезами. Зачем она встала! Лучше уж было оставаться лежать. Она прикрыла грудь руками, словно наседка, прячущая цыплят под крылья. Потом, спохватившись, быстро опустила руки ниже. Обнаженные груди были подставлены ветру. Тогда она снова подняла одну руку и постаралась прикрыться. И тут она увидела…

Люди, люди, люди, люди, куда ни глянь — люди.

Их головы, головы, головы.

Глаза, глаза, глаза…

А в сточной канаве, словно издеваясь над ней, плавало сари Нукаламмы — мятое, черное от грязи, вонючее.

Чтобы достать сари, нужно спуститься вниз, наклониться.

Сколько взглядов — сочувствующих, испуганных, возмущенных, презрительных, похотливых. Сколько глаз, разных глаз!

Все смотрят на меня. В пылу драки я обо всем забыла. И вдруг — словно хлыстом по голому телу: я, женщина, стою посреди улицы совершенно раздетая. Боже! Приди мне на помощь! Явись, чтобы спасти меня! Все эти мужчины смотрят на мое тело, на мою обнаженную грудь, в их глазах желание, похоть. Парень! Если бы твоя сестра или мать были на моем месте, смотрел бы ты так на них? Девушка! А ты могла бы выдержать это? Из-за этих жалких нескольких пайс мы потеряли свою гордость, забыли, что мы женщины. Эй, полицейский! Ты стоишь и спокойно куришь. Говорят, вы следите за порядком, защищаете людей от несправедливости. Что же ты молчишь и смотришь на меня, на меня, продажную, на меня, дающую себя напрокат, словно велосипед?

Но я осталась женщиной. Я горю от стыда и позора. Как я буду жить дальше?

Пайди хотела выкрикнуть все это так громко, чтобы раскололось небо, чтобы разверзлась земля, но не смогла: в горле комом стояли рыдания.

Вдруг, будто посланный богами, из-за поворота выехал автобус. Словно рыба, беспомощно бьющаяся на берегу и вдруг отчаянным рывком прыгающая в воду, Пайди бросилась под колеса автобуса.

Крики ужаса, изумления.

Как вода из разбившегося стакана, кровь Пайди была бессмысленно разбрызгана по земле.

О каком горе могла рассказать земле эта кровь, какие мысли таил этот безжизненный теперь мозг, какой путь указывала автобусу исковерканная рука, кого проклинали остановившиеся глаза?

Может, об этом знают нежный ветерок, цветущие деревья, теплое солнце, ревущее вдалеке море или небо, саваном прикрывшее тело Пайди.

А может, и они не знают.

Адивишну Служба

Он скрылся из виду. Я вздохнул. Слова его еще звучали у меня в ушах.

Ко мне подошла племянница:

— Ты что, плачешь?

Я торопливо вытер глаза.

* * *

Я никогда не смеялся. Наверное, смеяться умеют лишь те, кто вырос в атмосфере родительской любви и ласки. На мою долю не выпало такого счастья. За все время, которое я прожил в доме старшего брата, мне не случалось даже улыбаться.

Соседи с одобрением наблюдали за тем, как растит меня брат. Жену его тоже хвалили: перед людьми они ловко прикидывались, что любят меня.

Прежде моя старшая сестра тоже жила в их доме. Как она страдала от их грубости и равнодушия! А когда она решилась выйти замуж по своему выбору, брат взашей вытолкал ее из дома.

Я был мал и слаб, иначе не потерпел бы такого издевательства над сестрой. Никогда не забуду чувство беспомощности, охватившее меня.