Ночная дорога

— Это мое дело, Тамика. Ты мне не указ.

Тамика встала нос к носу с торговкой наркотиками.

— Отвали, или я порву тебя на кусочки, как дерьмовую бумажку.

Лекси втиснулась между женщинами.

— Мне нужно это, — сказала она Тамике, чуть ли не умоляя. — Нет больше сил терпеть. Я хочу забыться.

— Протяни руку, — прошептала Смэк.

— Нет! — рявкнула Тамика. — Я не позволю тебе сделать это, hermana.[13]

Лекси взвыла от боли и ударила Тамику в нос.

Надзирательница дунула в свисток.

Смэк сунула две таблетки в руку Лекси и кинулась прочь.

— С ума сошла? — покачнувшись, спросила Тамика. — Сама не знаю, чего я о тебе пекусь.

— Я тоже не знаю. Я тебя не просила.

— Hermana, — сказала Тамика, вздохнув, — я знаю, как это больно.

— Разве? Ровно год назад в этот день я убила свою подругу.

Подошли две охранницы и оттолкнули Лекси от Тамики.

— Назад, Бейл.

— Я упала, — сказала Тамика.

— Хорошая попытка, Эрнандес, — ответила тюремщица. — Я все видела. Идем, Бейл.

Лекси знала, куда ее уведут, знала и не переживала. Еще вчера она бы сказала, что ничего так не боится, как попасть в Дыру, но сегодня, в годовщину гибели Мии, в мире, где Лекси родила ребенка и сразу потеряла, это обстоятельство вызвало лишь легкий вздох.

Они долго вели ее по разным коридорам и наконец пришли к маленькой комнате без окон. Когда открылась дверь, на Лекси пахнуло мочой и гнилью, она запаниковала, хотела отвернуться.

— Слишком поздно, — сказала одна из надзирательниц и толкнула ее внутрь.

Железная койка, застеленная грубым серым одеялом, матрас и подушка из бесформенной резины. Единственное отверстие в двери размером с телевизионный пульт. Через него подавали еду.

Лекси постояла в темноте, охваченная внезапной дрожью, хотя холодно не было. От зловония в камере у нее начали слезиться глаза.

— Посиди здесь, — сказала надзирательница. — Будет тебе урок.

Дверь с лязгом захлопнулась, и Лекси осталась в темноте.

Она продолжала стоять, чувствуя холод изнутри. Открыла ладонь. Нащупала в темноте таблетки. Положила в рот и проглотила без воды. Подействовали они не сразу, но покой в конце концов пришел. Лекси закрыла глаза и позабыла разом о фальшивом пении Мии, об обещании Зака любить и тихом плаче Грейс. Она опустилась на резиновый матрас и уставилась в никуда, ни о чем не думая, ничего не чувствуя, просто растворилась во времени, которое оказалось бесконечным.

Часть вторая

«Пусть то, что встарь сияло и слепило,

В моих зрачках померкло и остыло…
Прочь дух унылый!
Мы силу обретем
В том, что осталось…»[14]

18

2010 год

На сторонний взгляд, семейство Фарадеев вроде бы оправилось от горя. Майлс, известный хирург, снова занимался тем, что у него лучше всего получалось, и если он проводил в операционной слишком много времени, то это было объяснимо — он спасал человеческие жизни. Зак удивил всех, кто его знал, быстро пройдя курс колледжа нижней ступени и отучившись в университете Вашингтона, и все за три года, после чего поступил на медицинский факультет на год раньше. Теперь он учился на втором курсе, показывая выдающиеся результаты. Он снял домик на острове и занимался только учебой и дочкой, видимо, нимало не расстраиваясь, что в его жизни не осталось времени для развлечений с друзьями. Жители острова говорили о нем с гордостью, решив, что трагедия сформировала его и он отлично справляется с отцовством.

Но была еще Джуд.

На протяжении нескольких лет она пыталась стать той женщиной, какой была до смерти дочери. Она исполняла все, что от нее требовалось, что от нее ожидали. Посещала врачей, группы поддержки. В разные периоды принимала определенные антидепрессанты. Сначала спала слишком много, потом слишком мало. Сильно похудела. Но главное, она узнала, что существует боль, которую нельзя излечить, или проигнорировать, или заглушить.

Время не затянуло ее раны. Какая же это ерунда, та затертая фраза. Банальность, которую говорят счастливчики другим людям, менее везучим. Те же самые счастливчики думали, будто могут помочь разговорами о горе, так что им ничего не стоило бросить на ходу: «Старайся жить дальше».

В конце концов она перестала ждать, что ей станет лучше. Именно тогда она нашла способ жить. Она не могла контролировать свое горе, свою жизнь, да и все остальное (теперь она в этом убедилась), но зато могла управлять своими эмоциями.

Она стала осторожной. Расчетливой.

Это самое главное. Она превратилась в антикварную фарфоровую вазу, которую разбили, а потом с большими трудностями склеили. Вблизи была видна каждая трещинка, этот хрупкий сосуд требовал нежнейшего обращения, но на расстоянии, если смотреть через всю комнату и при правильном освещении, ваза выглядела целой.

Джуд следовала строгому распорядку; она пришла к выводу, что ее может спасти только расписание. Список необходимых дел на день направлял ее жизнь в определенное русло. Проснуться. Принять душ. Приготовить кофе. Оплатить счета. Съездить за продуктами в магазин, на почту, в химчистку. Заправить машину.