Ночная колдунья

Гривин тяжело вздохнул и сбивчиво, с неприязнью поведал следователю историю своих взаимоотношений с двумя женщинами. Константин Митрофанович слушал внимательно, с удовлетворением отмечая про себя, что он предполагал подобную линию развития драмы. Его многолетний опыт работы в сыскной полиции научил его разбираться в людях, понимать мотивы поступков и правильно предрекать события. Пока все укладывалось в банальную схему внутрисемейной склоки за наследство, помноженной на любовный многоугольник. Однако чем больше следователь узнавал о своих героях, тем больше он убеждался в том, что в этой грязной и запутанной истории замешаны силы, которые он своим умом понять пока не в состоянии. Дурацкая история с солью не выходила у него из головы. Но если верить словам Гривина, в чашку Прозорова это таинственное вещество не попало. Значит, его убил другой яд и другой человек. Доктор? Но ему-то зачем? Неужели им движет только бескорыстное желание помочь Варваре вернуть утраченные позиции и возможность владеть наследством целиком?

– Стало быть, вы утверждаете, что между доктором и вашей женой существовала интимная связь, даже несмотря на ее болезнь?

– Да, она сама ненароком обмолвилась об этом во время последней нашей ссоры.

– И вы подозреваете, что доктор имеет в этом деле свой интерес?

– Да, подозреваю. И даже представляю, что он, вероятно, надеется получить доступ к капиталам после завершения этой скандальной истории. Ведь очевидно, что впереди грядет бракоразводный процесс. Варвара Платоновна останется хозяйкой положения, и он лелеет мысль занять вакансию супруга. Это раньше, при жизни Платона Петровича, такие идеи казались несбыточными, а теперь все переменилось.

– Странно, ведь Литвиненко не беден. Он очень известен в столице. И даже, как я узнавал, печатался в медицинских изданиях за рубежом. Коллеги чрезвычайно ценят его за высокий профессионализм. Непонятно, зачем ему влезать в темную и запутанную историю?

– Большие деньги кого хочешь собьют с толку!

– Это вы, простите, и себя имеете в виду?

– Себя-то в первую очередь! Подлецом оказался, смалодушничал, предал любимую женщину, а теперь она и вовсе в тюрьме по моей вине!

– Отчего же по вашей?

– Оттого, что я не могу доказать: не убивала Маргарита Павловна своего мужа. Я своими глазами видел злосчастный чай. Но и я в него не сыпал ничего! Хотя, каюсь, было желание посолить колдовским зельем. Да Господь уберег!

– А почему я должен вам верить, что не вы высыпали соль в чай?

– Да потому, что я сам вам об этом и рассказал, а мог бы и умолчать. Но тогда вся вина опять же ложится на невинную Марго! – Он закрыл лицо руками, и следователю показалось, что он плачет.

Сердюков задумался. Гривин производил на него неприятное впечатление, несмотря на внешнюю красоту и импозантность.

Одно казалось искренним – его любовь к заключенной в камеру Прозоровой и желание вытащить ее оттуда. Они поговорили еще немного, и полицейский уехал, дав понять собеседнику, что их встреча не последняя, и оставив Дмитрия Ивановича в большом страхе и смятении.

Отобедав дома, Константин Митрофанович начеркал на бумажке несколько слов и куда-то послал своего человека. Сам же пешком направился в Летний сад и стал прохаживаться по аллеям. Мимо Сердюкова пробегали шумные дети, хлопотливые няньки ворковали над своими питомцами, нарядные дамы с кавалерами и без демонстрировали себя, свои наряды и новомодные шляпы. Молодые офицеры, блестя эполетами, легко гарцевали по дорожкам для верховой езды. В этой разодетой и праздной толпе Константин Митрофанович чувствовал себя нелепым и лишним. Разглядывая скульптуры и плавающих в пруду лебедей, он пытался внушить себе, что пришел сюда не только на встречу с агентом, но и для общения с прекрасным. Агент, кстати, тоже принадлежал к прекрасной половине человечества. Но с большой натяжкой. Высокая здоровая женщина в несуразной шляпе с вуалью, плохо скрывавшей ее усики, очень скоро возникла на пути полицейского и низким голосом, не лишенным приятности, произнесла:

– Такой интересный мужчина и в одиночестве!