Ночная кукушка

Она хотела отказаться, уже открыла рот — и сказала: "Хорошо".

Идти в "Три метлы" все же было неудобно — Джордж мог зайти туда и разозлиться еще больше, — так что разумнее было просто погулять. Вдвоем они прошли по главной улице Хогсмида и свернули в первый попавшийся переулок, а оттуда вышли на окраину деревни, где уже начинались огороды. Дорога плавно поднималась в гору, впереди темнела стена леса. Осень в том году была холодная и ветреная, и на деревьях уже почти не осталось листьев. Над головой ветер гнал по небу рваные облака; огороды стояли пустые, лишь кое-где лежали на земле кучки пожухлой ботвы да тянулись высохшие плети огуречных стеблей.

Том с Минервой уселись на каменную ограду; для себя Минерва наколдовала подушку, чтобы не сидеть на холодном. Том попросил:

— Покажи мне, как ты превращаешься в кошку. Я еще никогда не видел.

Она пожала плечами — почему бы нет? В конце концов в кошачьем облике будет теплее. Чуть напряглась, сузив глаза, чувствуя, как мышцы будто сводит судорогой, а тело сжимается, уплотняется... Мгновенное головокружение, мир перед глазами расплывается, идет пятнами — и опять становится четким и ясным, только все предметы кажутся огромными, а сидящий рядом человек — великаном. Она переступила по подушке, покрутилась, усаживаясь поудобнее, и распушилась, чтобы было не так холодно.

Том протянул руку и осторожно погладил ее по спине. Это было приятно, и она едва сдержала желание потереться об его руку. Но все же сохранила достоинство и сидела отстраненно и равнодушно, подобрав под себя лапки и прикрыв их хвостом.

Запахи в этом облике всегда воспринимались острее — сейчас она слышала, как тянет дымом из деревенских труб, а от соседней кучи ботвы отчетливо пахло мышами. Как назло, захотелось есть. Будь она одна, может, даже поохотилась бы, но не при Томе же...

Том продолжал гладить ее, но вдруг замер, а потом резко отодвинулся и закрыл лицо руками.

— Превратись обратно, пожалуйста! — глухо попросил он.

Минерва "перекинулась" так резко, что чуть не потеряла равновесие и больно ударилась ногой о каменную стенку. В первое мгновение после обращения ей всегда было не по себе — казалось, что она оглохла и ослепла. Вдобавок, едва вместо шерсти на ней оказалось тонкое пальто, тут же набросились ветер и холод.

— Что случилось?!

— Ничего, — Том свободной рукой отчаянно шарил по карманам в поисках носового платка. Потом расчихался так, что минуты две не мог остановиться. Когда он наконец поднял голову, Минерве стало его жалко — нос красный, в глазах слезы...

— У меня аллергия на шерсть, — пояснил он. — Летом, когда я жил у Лестрейнджей, приходилось все время пить специальное зелье. Там в доме две собаки, и я бы иначе просто не смог дышать.

— Извини. Я не знала.

— Да я сам виноват. Так хотел посмотреть на тебя в анимагическом облике, что совсем забыл об осторожности.

Она поежилась и спросила, чтобы сгладить неловкость:

— А почему ты жил у Лестрейнджей? Я думала, на каникулах ты уезжаешь в приют...

— Уезжал, — поправил он. — Но нынешним летом меня выставили. Это же не Хогвартс, где тебя до восемнадцати лет будут бесплатно учить и кормить. У маглов все намного проще. Исполнилось четырнадцать — и пинком за порог, ступай работать на фабрику или куда хочешь. Я и так задержался на лишний год.

— Где же ты теперь будешь жить? Ты ведь не можешь все время болтаться по домам однокурсников...

— Пока не знаю. Надеюсь, что получится остаться на каникулы в школе.

— А у тебя совсем нигде нет родственников? — осторожно спросила она.

— В каком-то смысле и есть, и нет, — ответил Том, подумав. — Видишь ли, я долгое время ничего о них не знал. Моя мать умерла вскоре после моего рождения и успела только сказать, чтобы меня назвали в честь отца, а второе имя — Марволо — дали в честь деда. Когда я попал в Хогвартс, долго пытался найти хоть каких-нибудь Риддлов, но бесполезно — такой волшебной семьи не существует. Тогда я зашел с другой стороны и стал перелопачивать газетные подшивки и справочники по генеалогии в поисках какого-нибудь Марволо. Представь себе, нашел...

— И кто он такой? — спросила Минерва, поднимаясь с каменной стенки — слишком замерзла.