Ночная кукушка

— Неглупый, — ответил Моуди, подумав. — Умеет придумывать всякие интересные забавы, хотя иногда... Впрочем, неважно. У него своя компания на факультете, и вообще он что-то вроде местной знаменитости. Но нос не задирает, ничего такого. И дерется классно, хотя тебе это, наверное, без разницы. Еще с ним никогда не поймешь, шутит он или говорит серьезно. Бывает, несет полную чушь, но с таким видом, что хочешь не хочешь, а поверишь. Я сам пару раз поддался — потом не мог понять, что на меня нашло. Но в целом он нормальный парень... А что? Ты в него влюбилась?

— Да брось ты! — рассмеялась Минерва. — Не говори глупостей.

Моуди посмотрел на нее, прищурившись, и ничего не ответил.

А она потом полдня ходила сама не своя, отвечала на вопросы невпопад, посреди урока вдруг начинала улыбаться, вспомнив вчерашнюю сказку про леденец.

И все время в ушах звучал голос Аластора: "Влюбилась... влюбилась... влюбилась".

2

С того самого разговора Том не давал ей проходу. Надо отдать ему должное — его методы ухаживания никак нельзя было назвать банальными. То Минерву осыпало золотым дождем, когда она входила в Большой зал, то над гриффиндорском столом вспыхивали фейерверки, то флаги факультетов расцветали миражами — корабли в море, летящие в поднебесье стаи птиц... Однажды пол под ее ногами превратился в морское дно, и она машинально отпрыгнула назад, прежде чем поняла, что кораллы и разноцветные рыбы — это иллюзия.

Происходящее не прошло незамеченным и для всей школы — на Минерву опять глазели и шептались у нее за спиной. Все это ее ужасно раздражало, и она раз за разом отыскивала Тома на переменах и требовала, чтобы он прекратил свои штучки. Но потом, не в силах сдержать любопытства, начинала расспрашивать, какие чары он использовал, и сама не замечала, как втягивалась в разговор. А ему, понятное дело, только того и надо было...

Однажды, выходя из Большого зала после завтрака, Том бросил на нее издали короткий взгляд и чуть повел палочкой. Минерву словно овеяло теплым ветром, но ничего не произошло — все вокруг оставалось неизменным. Задумавшись, что ее ждет на этот раз, она машинально потянулась за последним гренком и чуть не вскрикнула от неожиданности — гренок внезапно превратился в большую белую гвоздику. Минерва схватила палочку, чтобы снять заклятие, но лучше бы она этого не делала — вместо палочки в руке оказался пышный букет сирени.

Потребовалось две минуты и пять экспериментальных попыток, чтобы окончательно убедиться, — бессовестный Том наложил на нее чары, из-за которых все, до чего она дотрагивалась, начинало жить буйной растительной жизнью. Под прикосновением ее пальцев гриффиндорский стол ожил и выбросил длинные зеленые побеги, на концах которых закачались дубовые "сережки". Скамья покрылась нежно пахнущими цветами липы, а кувшин с молоком оборотился симпатичным кактусом, макушку которого украшал венчик белых цветов. В довершение всего, когда Минерва ненароком коснулась собственной юбки, та немедленно расцвела васильками и ромашками. Теперь Минни была похожа на ходячую клумбу; от запаха цветов у нее кружилась голова, но она не решалась даже растереть виски — не хватало еще, чтобы на голове выросла какая-нибудь гортензия!

Поглазеть на действо сбежались все, кто еще оставался в Большом зале. Однокурсники, покатываясь со смеху, пытались помочь Минерве, но чары были слишком мудреными для простого Finite Incantatem. Сама она сумела бы снять заклятье, но от превратившейся в букет палочки было мало проку. Ничего не оставалось, кроме как идти к профессору Флитвику — молодому учителю, который всего несколько лет как начал преподавать в Хогвартсе чары. Прижимая к себе охапку сирени, Минерва почти бежала по коридорам, чувствуя, как ей смотрят вслед, и надеясь только на то, что Флитвик окажется у себя в кабинете.

К счастью, профессор был на месте. Открыв Минерве дверь, он удивленно посмотрел на нее, потом вскарабкался на стул, чтобы лучше рассмотреть ее руки. Осторожно коснулся их палочкой — почувствовалось тепло, и замерцали синие вспышки диагностических заклятий. Потом Флитвик ударил палочкой по свитку пергамента, и через мгновение на нем появились буквы, сложившиеся в какую-то бессмыслицу:

Essesheitahassieshistahassa...