— Уже не могли. У них началась гражданская война, которая длилась двадцать два года. Чтобы никто не мог воспользоваться ядерным оружием, они ликвидировали все пусковые коды. А стрелковым много не навоюешь. Их спас научно-технический прогресс, Конь.
— Иди ты, — не поверил главнокомандующий. — Что же они такое изобрели?
— Они и раньше сильно отставали, Конь. А за годы отгороженности и войны совсем одичали. Пока у них было стрелковое оружие и кремниевые компьютеры, как-то держались. А как пошли компьютеры девятого поколения, ну, эти… объемного изображения, сканирующие через шлем мысли, — все! Они проморгали Великую мартовскую компьютерную революцию, Конь, проморгали геобиореволюцию, то есть возможность гормонального переструктурирования почвы. Они сами себя обрекли на отсталость и голод. Китайцы на песчаных островах собирали по сто центнеров пшеницы с гектара, коммунисты на черноземах — не больше десяти. У нас электроника планировала производство — сколько, куда, чего. Они если что и производили, то разворовывали или гноили. Ни себе, ни людям.
— Не томи, — Конявичус в последний раз глотнул из бутылки, с сожалением отшвырнул ее, пустую, в темные шевелящиеся кусты на обочине. — Коммунисты не могли победить, это совершенно исключено! Мир не может существовать по законам агонии. Или… может? — Мутно посмотрел вслед бутылке.
— Они тогда и не победили, Конь.
— Значит, нам помог Бог, — спокойно констатировал Конявичус. — Бог всегда помогает достойнейшим, тем, кто любит свободу, демократию и рынок. Если ты у нас такой знаток истории, скажи, где были мои бедные литовцы — на стороне свободного мира или вместе с коммунистами?
— Посередине, Конь, — ответил Антон. — Когда этот… развитой социализм ослабел, разжал пасть, они выскочили, образовали независимую провинцию, но счастливо пожить не успели. Демократические страны их не очень-то приняли, коммунистические — не очень-то отпустили. Когда там началась гражданская война, им не дали закрыть границу. К ним хлынули беженцы из Европы и Азии, остатки разбитых армий, бандиты. У них началась инфляция, потом эпидемии… Там был бардак, Конь.
— И здесь не повезло, — вздохнул главнокомандующий.
— Все казалось ясным как день, Конь, — продолжил Антон. — У коммунистов уже не было телевидения, перестали выходить газеты и книги, промышленность, сельское хозяйство были разрушены гражданской войной до основания. А мы лопались от жира, на нас трудился весь оставшийся мир. Но вот дальше все пошло непредсказуемо, Конь.
— Мне это напоминает сказку, — произнес после долгого молчания Конявичус, — как добрый Бог во второй раз спустился на землю, и сразу же с лица земли исчезли все злые, а все добрые стали писать кипятком от счастья. Хотя, может, там, где ты жил, — подозрительно покосился на Антона, — рассказывали другую сказку?
— Ту же самую, Бернатас, — Антон вспомнил, что рассказывали ее всегда почему-то ночью, по очереди, перебивая друг друга, сбившись в кучу, греясь общим теплом. После сказки сладко спалось. Верилось, что с утра начнется новая жизнь. Но утром неотвратимо продолжалась прежняя. — Ту же самую, — повторил Антон, — но то, что я сейчас рассказываю, — это не сказка.
— Продолжай, — не стал спорить Конявичус, — жаль только, выпить нечего. Знал бы, что будет так интересно, взял бы еще одну бутылку.
— Нас погубили таллиевые компьютеры последнего, десятого поколения. Пока были кремниевые объемного изображения, сканирующие через шлем мысли, — все в общем-то шло нормально. Но таллиевые обещали тысячекратное убыстрение операций, космическое расширение объемов программ, считывание мыслей на расстоянии до тысячи километров. Это был своего рода ядерный синтез в электронике. Таллиевые компьютеры должны были решить все проблемы человечества, точнее, лучшей его части: управления производственными процессами, единой — в масштабах планеты — системы связи, полетов на Луну и на Марс. С их помощью можно было произвести полную инвентаризацию полезных ископаемых в недрах земли, рассчитать их рациональное использование, более того, появлялась возможность синтеза редкоземельных металлов.
— Золота?
— Про золото не знаю, — честно признался Антон.
— Стало быть, наши предки владели секретом философского камня, — многозначительно произнес главнокомандующий.
— Что такое философский камень? — удивился Антон.
— Способ превращать другие металлы в золото, — объяснил Конявичус. — Над этим бились лучшие умы человечества.
— Представляешь, Конь, какое они испытывали наслаждение: у них было все, в то время как другая половина человечества истребляла себя в бессмысленном кровопролитии, в голоде и холоде, не зная иных материальных благ, кроме ватника, селедки, махорки, керосина, соли да хлеба пополам с отрубями. Я думаю, это была гордыня, Конь. Бог не прощает гордыню.
— Свобода, демократия, рыночная экономика — гордыня? — с сомнением переспросил главнокомандующий.
— Боюсь, что да, Конь. Наши предки вплотную приблизились к Богу, и это ему не понравилось.
— Что именно не понравилось?