Читаем Ночная певица полностью

"Чарли Чаплин был дурак! Он надел чужой башмак! Чарли Чаплин был дурак…" — вот она, детская непосредственность. Семья ингушей из двух женщин, мужчины и троих детей занимает четыре места, ну и дети, разумеется, носятся по всему вагону. У них свой русский язык. Тараторят что-то на ингушском, потом вдруг голосом диктора: "Война окончена… война окончена… война окончена… спасательная группа… спасательная группа…" Мальчик постарше на всю ивановскую считает. Как только доходит до цифры 100, словно робот, неизменно повторяет: "Сто… килограммов взрывчатки!" — и по новой, до следующих ста килограмм. Самый маленький изображает, видимо, им лично виденное — по ТВ ли, в жизни? Ложится на спину, подтягивает коленки к животу и тонюсеньким голоском шепчет: "Помогите… помогите… помогите Христа ради…" Приближаемся к столице.

Москва как остров. Здесь живешь, как в отдельном государстве. И тот же Питер кажется где-то у черта на куличках. Да и кого в Москве волнуют эти "кулички"! Какая-то наглая самодостаточность, нетерпимость ко всему извне, не надменность, а базарная ловкость — хап! хап! все себе! отвали с дороги, Москва прет! Ну и сам тоже начинаешь переть. Дышишь в затылок на эскалаторе, не оставишь пару ступенек пустыми, чтобы не в затылок, а просто — дышать; лезешь, как сардина, в вагон — не дождешься следующего поезда. Да чего там, следующий будет таким же насардиненным! И все читают о душе! Залезли в вагон, приземлили седалища и скорее, скорее о душе позаботиться. "Дом души", "Душа и тело", "Изгнание злых духов" либо про каких-то Робертов, Джэксонов и миссис Глэдис. К кому ни заглянешь в чтиво, обязательно нарвешься на "миссис Глэдис подала руку вошедшему… Джэксон налил себе виски… Роберт снял брюки…" С другой стороны, понятно — в домах у людей все в основном Пушкин. С ума можно сойти от этих томов сочинений! Пушкин в мягкой оболочке, Пушкин в красном, Пушкин в изгнании, Пушкин в Михайловском, о Пушкине, про Пушкина, с Пушкиным!.. Интересно, кто-нибудь помнит строки из Пушкина на станции метро "Пушкинская"? Так же наверняка и с книжками… Тем более что Александр Сергеевич к концу жизни стал страстным государственником, поэтом и певцом империи. А согласно американской прессе, цитируемой по радио, "русский народ не выказывает особого интереса к восстановлению империи". Так что имперский наш певец исключительно памятником служит, памятью то есть, былому величию. А сегодня "российские политики не понимают, что России сначала надо достигнуть того величия, на которое она претендует" (Владимир Буковский). Россия претендует, политики не понимают, а народ не выказывает… Величие для Буковского, бессознательно уже, воспринимается только через экономику, измеряется атлантическими мерами. Количеством взрывного вещества, которое страна может сбросить единовременно на другую страну. Можете вы сделать "ковровое покрытие" из бомб, значит, ВЕЛИКИЕ. Прав ингушский мальчик! Сто килограммов взрывчатки! Буковский всю жизнь посвятил тому, чтобы эти килограммы советской взрывчатки сокращались, а теперь оказывается, что в них было Величие. И вот уже шесть месяцев, а то и больше, собираются, готовятся к празднованию Великой Победы полувековой давности. Еще один памятник былому. Все они невероятно подчеркивают ничтожность настоящего. А вообще-то ВЕЛИЧИЕ заключалось всегда в КУЛЬТУРЕ, которую люди оставляли после себя. А если "нет устоев, на которые можно опереться, если нет основ законности, к которым можно прибегнуть, если любым, даже крайним взглядам нет уважения, на которое можно рассчитывать в полемике… КУЛЬТУРЫ НЕТ" (Хосе Ортега-и-Гассет). Но есть много килограммов… У них. В том, что у них нет культуры, можете не сомневаться. Устоем общества всегда была семья, а вседозволенный гомосексуализм сводит ее на нет. Законность действует на всех по-разному; а уж об уважении ваших крайних взглядов… вы сразу записываетесь в фашисты и антисемиты!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза