– И вот результаты. – Макфарлейн указал на укрепленную в раме панель черного ретардита, которую окружали осциллографы и другие приборы. – Вчера этот кусок трехдневного стекла был стерт. Поступающие с тех пор изображения должны выйти завтра, но, полагаю, мы извлечем их пораньше.
– Почему ты так думаешь?
– Посмотри на дифракционную картину. Видишь, как она отличается от той, что мы получаем обычно, просвечивая ретардит рентгеном? Эффект мерцания указывает, что скорости прохождения образа и черенковского излучения начинают уравниваться.
– Может, вы просто замедлили черенковское излучение?
– Бьюсь об заклад, мы подстегнули изображение.
– Что-то не в порядке, – спокойным тоном заметил один из техников. – Кривая «расстояние-время» приобретает... экспоненциальный характер.
Гаррод посмотрел на осциллограмму и подумал о световом излучении, которое вливалось в медленное стекло на протяжении примерно полутора суток, а теперь концентрировалось, формировало волну, пик...
– Закройте глаза! – закричал Макфарлейн. – Назад!
Гаррод заслонил лицо локтем, техники шарахнулись прочь, и в это время беззвучная, ослепительная вспышка взрывом водородной бомбы поразила сетчатку и сжала сердце Гаррода. Он медленно отвел руку. Перед глазами стояла мутная пелена, на которой плясали зеленые и красные пятна. Панель из ретардита была такой же черной и такой же мирной, как накануне.
Первым приглушенно заговорил Макфарлейн.
– Я же обещал выдавить из нее свет – и вот, пожалуйста.
– Все в порядке? – Гаррод оглядел людей, вновь настороженно подходящих к столу. – Успели закрыться?
– Нормально, мистер Гаррод.
– Тогда на сегодня достаточно. Запишите себе полную ночную смену и обязательно дайте глазам хорошенько отдохнуть, прежде чем ехать домой. – Гаррод повернулся к Макфарлейну. – Тебе следует продумать новые правила безопасности.
– Еще бы! – Глаза Макфарлейна болезненно щурились за уменьшающими стеклами очков. – Но мы извлекли свет, Эл. Впервые за девять лет упорных попыток воздействие на пространственную решетку ретардита не просто разрушило структуру напряжений – мы сумели извлечь свет!
– Да уж... – Гаррод подхватил пиджак и медленно двинулся к кабинету Макфарлейна. – Утром сразу же свяжись с нашей патентной службой. Среди твоих ребят словоохотливых нет?
– Они не дураки.
– Хорошо. Я пока не представляю, какие могут быть применения у этого твоего устройства, но, думаю, их найдется предостаточно.
– Оружие, – мрачно бросил Макфарлейн.
– Вряд ли. Слишком громоздко, да и радиус действия, с учетом рассеивания в атмосфере, невелик... Но, к примеру, фотографирование со вспышкой. Или подача сигналов в космосе. Уверен, что если забросить зондом пятилетнюю панель хоть до Урана и там инициировать ее, вспышку можно будет наблюдать с Земли.
Макфарлейн открыл дверь кабинета.
– Давай отметим. У меня припасена бутылочка на случай праздника.
– Не знаю, Тео.
– Брось, Эл. К тому же я придумал новую фразу. Послушай. – Он скорчил зверскую гримасу, вытянул палец и закричал: – Оставь в покое этот пояс, Ван Аллен!
– Недурно. Не могу сказать, что блеск, но недурно.
Гаррод улыбнулся. Еще в колледже у них родилась шутка, основанная на выдумке, что все великие ученые, чьими именами названы открытия, – ученики в классе. Каждый еше в юном возрасте, так или иначе был связан с областью, в которой позже добьется триумфа, но затюканный учитель, естественно, не знает этого и Пытается навести порядок. Пока он выкрикивает: «Что там у тебя в бутылке, Клейн?» начинающему топологу; «Не мельтеши, Броун» будущему первооткрывателю молекулярного движения и «Решись наконец, на что-нибудь, Гейзенберг!» мальчишке, который со временем сформулирует принцип неопределенности. Гаррод практически спасовал перед сложностью выдумывания фраз с необходимой степенью универсальности, но Макфарлсйн не прекращал попыток, в каждую неделю выдавал новую реплику. У двери Гаррод остановился.
– Праздновать пока рановато. Нам предстоит выяснить, почему возникла лавинообразная реакция и что с ней делать.
– Теперь это уже вопрос времени, – убежденно сказал Мак-фарлейн. – Гарантирую: через три месяца ты сможешь взять кусок медленного стекла и при желании просмотреть любую сцену – словно кинопленку в домашнем проекторе. Только подумай, что это значит.
– Например, для полиции. – Гарроду вспомнился старый судья. – И властей.
Макфарлейн пожал плечами.
– Ты имеешь в виду слежку? Недремлющее стеклянное око? Вторжение в личную жизнь? Пусть об этом волнуются мошенники. – Он достал из шкафа бутылку виски и щедро плеснул в стаканчики с золотым ободком. – Скажу только одно: не хотел бы я оказаться на месте того, кому есть что скрывать от своей жены.
– Я тоже, – произнес Гаррод. На дне стакана, где игра отраженных бликов рождала целую вселенную, он увидел черноволосую девушку с серебристыми губами.