Ночная прогулка

Гарроду пришло в голову, что он ведет себя безрассудно. Судя по всему, такой опытный законник, как Морган, не сомневается в виновности Ливингстона. Смирилась уже и Эстер и, в конечном счете, даже сам Ливингстон. И все же что-то в доказательствах не давало Гарроду покоя. А может быть, всего лишь дает о себе знать самомнение, в котором его упрекала Эстер? Когда все убеждены, что Ливингстон, одурманенный наркотиками, задавил человека, – не пыжится ли Элбан Гаррод сразить их, поставить себя выше, эффектно раскрыв правду? «Так или иначе, – решил он, – результат будет один».

Гаррод на секунду задумался, а потом прибег к испытанному средству, чтобы вызвать вдохновение: достал из ящика стола большой лист бумаги и обозначил на нем на некотором расстоянии друг от друга все существенные моменты заявлений Мэйрика и Ливинг-стона. Их он разбил на группы в зависимости от деталей, подробностей и собственных умозаключений. Через полчаса лист был почти полностью исписан. Гаррод попросил принести кофе и, потягивая горячую жидкость, не сводил с бумаги глаз. Наконец, уже допивая вторую чашку, он взял ручку и обвел фразу, которую предыдущим вечером произнес Ливингстон. Она стояла под заголовком МАШИНА: «Теперь двигатель ревет».

Гаррод ездил в «роллсе» Ливингстона, был хорошо знаком с подобными автомобилями и знал, что даже на полных оборотах услышать шум турбодвигателя практически невозможно.

Допив кофе, Гаррод взял в кружок еще один подзаголовок и по видеофону связался с Грантом Морганом.

– Доброе утро. Как там старик?

– Принял успокоительное и спит, – нетерпеливо ответил Морган. – У вас что-нибудь важное, Эл? Я сейчас очень занят делом Бонда.

– Я, между прочим, тоже. Вчера вечером он сказал, что наркотики ему, должно быть, подмешали политические противники. Я понимаю, это звучит дико, и все же: кто заинтересован, чтобы Ливингстон не попал в совет округа?

– Послушайте, Эл, по-моему вас понесло...

– Причем неизвестно куда. Знаю. Однако – вы ответите или мне самому наводить справки в городе?

Морган, будто изменяя своей натуре, пожал плечами.

– Ни для кого не секрет, как Бойд относится к азартным играм. Он давно подбирается к казино и, если войдет в совет, наверняка хорошенько прижмет их. Я тем не менее сомневаюсь...

– Вполне достаточно. В сущности, мотив мне неважен; главное, такая возможность не исключена. Теперь скажите, вы когда-нибудь ездили в машине Бойда?

– В «роллсе»? Да. Я несколько раз с ним ездил.

– Двигатель шумит сильно?

Морган позволил себе слабо улыбнуться.

– Разве там есть двигатель? Мне казалось, нас тянет невидимая сила.

– Иными словами, работает он практически беззвучно?

– Да...

– Тогда как объяснить фразу, сказанную Бондом вчера вечером? – Гаррод взял свой листок и прочитал: «Теперь двигатель ревет».

– Если бы мне пришлось объяснять, я бы предположил, что возможным побочным действием МСР является обострение восприятия...

– А сочетается ли обострение восприятия с одновременной потерей сознания за рулем?

– Я не специалист по наркотикам, но...

– Ладно, Грант, я и так отнял у вас много времени.

Гаррод выключил аппарат и вновь принялся изучать записи. Незадолго до полудня он предупредил секретаря, миссис Вернер, что уезжает по личному делу, и под серо-стальным небом повел машину к полицейскому управлению. Коридоры были буквально запружены людьми, и ему пришлось ждать минут двадцать, пока освободился лейтенант Мэйрик.

– Прошу прощения, – сказал Мэйрик, когда они уже сидели за его столом. – Но вы сами отчасти виновны в нашей перегруженности.

– Каким образом?

– Всюду куда ни плюнь – медленное стекло. Раньше любители подсматривать в замочную скважину особых хлопот нам не доставляли – поступала жалоба, и они либо скрывались, либо попадали к нам. Риск не давал этому занятию вылиться в повальное увлечение. Сейчас ничего не стоит оставить стеклышко в гостиничном номере, в ванной комнате, где угодно. А если кто-либо замечает его и обращается в полицию, нам приходится устраивать засаду и ждать, пока любитель острых ощущений придет за своей собственностью. Потом еще надо доказывать, что это его собственность.

– Простите.

Мэйрик едва заметно покачал головой.

– Что привело вас ко мне?

– Дело моего тестя, разумеется. Вы совершенно не допускаете мысли, что улики против него могут быть сфабрикованы?

Мэйрик улыбнулся и потянулся за сигаретами.

– У нас не принято сознаваться в подобных вещах, но порой надоедает строить из себя эдакого все допускающего, широких взглядов либерала. Поэтому – да, я и мысли не допускаю. Что дальше?

– Не возражаете, если я обращу ваше внимание на некоторые моменты?

– Милости прошу. – Мэйрик великодушно махнул рукой, взвинтив водоворотики табачного дыма.

– Благодарю вас. Первое. Сегодня утром по радио я слышал, что Уильям Колкмен – тот, кого сбила машина, – работал в биллиардной в пригороде у реки. Так что же он делал ночью не где-нибудь, а на самой Ридж-авеню? Гулял?

– Кто знает? Может, собирался вломиться в один из тамошних роскошных особняков. Но это не дает права автомобилистам начать на него охоту.