Ночная радуга

Мы отпраздновали эту нашу встречу небывалой раньше нежностью. Мы спрятались в свою тишину. Мы обменялись всеми тайнами и побывали в самых недоступных уголках наслаждения. И только о том, что не было встречей наших тел и душ, мы не сказали ни слова. Ни слова даже о снеге за окном. Потому что он за окном, через границу от нас.

Когда Кирилл уснул, я села к компьютеру и нашла запись его интервью. Прослушала несколько раз, останавливая и возвращаясь. Выбрала для себя главное: «Пастухов был человеком, не знавшим моральных границ в выборе партнеров или соучастников. Похоже, дело было и в комплексах, отклонениях психологического и сексуального характера. Я тебе покажу один ролик. Его снимал мой приятель по его заказу. Но это так, не для эфира и печати, просто чтобы ты понял, о чем я», — так Кирилл сказал репортеру, когда думал, что его уже не записывают.

Я выключила компьютер. Проснется Кирилл до вечера или нет, сегодня я точно не начну с ним говорить об этом. Позвонил мой телефон, номер был незнакомый.

— Виктория Соколова? С вами говорит нотариус Демин, поверенный в делах покойного Петра Пастухова. У меня для вас поручение от доверителя. Когда можно приехать?

— Сейчас. Записывайте адрес.

Мои ладони были холодными и влажными от волнения, когда я открывала старый портфель с бережно и надежно завернутым листом бумаги. Петр Ильич готовил эту драгоценную посылку, когда был жив. Он знал, что я получу это после его гибели, и сердце мое зайдется от невозможности отблагодарить, прижаться губами к этим гениальным пальцам. Никогда больше его не встретить, всегда знать, что была в жизни такая потеря. И эта горестная, невероятная награда.

Я расписалась в бумагах нотариуса, проводила его. Вошла в комнату, согретую сонным дыханием Кирилла, и поставила работу Пастухова у стены. Села в центре на пол и отправилась вслед за своим взглядом в удивительное путешествие. По нежным и сильным чувствам. По удивительным, прозрачным краскам и переливам мелодий. Взгляд зацепился, утонул, увяз в маленькой акварели. Девушка у окна. Она сидит на подоконнике, вдоль светлого летнего платья еще подростковые, слишком крупные руки с детскими царапинами. А колени и бедра уже женские, плотно сжатые подолом. Девушка еще стесняется своей расцветающей женственности. А от лица вообще глаз не оторвать. Нет, не красавица в банальном смысле слова. Ни капли косметики, бледные веснушки на носу, короткие светлые ресницы, русые волосы небрежно отброшены назад. И неземной прелести выражение. Мягкость и доброта нежных губ, свет и кротость серых глаз.

— Отлично, — тихо произнес за моей спиной Кирилл. — Мадонна в ожидании младенца.

Я не удивилась тому, что он сразу увидел то, что поразило и меня. Так всегда.

— Это от Петра Пастухова, — объяснила я.

— Я понял. Другого автора и не могло быть.

Всему этому богатству нужно найти место, подобрать рамку. Я подняла акварель с девушкой, посмотрела на обороте: «Анечка», Кратово, дата и автограф. Значит, портрет девочки, которую Петр хорошо знал. А мне ничего не известно о его друзьях. Я посмотрела на пейзаж за окном рисунка. Такие же ели, как во дворе Пастуховых. Возможно, соседка. Надо поискать в сетях по рисунку. Аня, портрет написан два года назад, сейчас девушке лет восемнадцать. Кратово. И какая-то мистическая связь в том, что девочку у окна зовут, как мою маму.

Часть двенадцатая. Гости ада

Вот и признание

Говоришь «А» — должен сказать «Б». Интересно, кто автор самой глупой аксиомы, которая никогда аксиомой не была. Но она работает. Есть какой-то зомбирующий смысл. Зина позвонила мне и простонала:

— Я дома. Нет ни крошки хлеба, ни глотка молока.

И эта глупость про А и Б сработала в мозгу. Вроде я виновата в том, что ее откачали. Что она теперь в сознании и в состоянии испытывать голод и жажду. Я шепнула Кириллу в качестве объяснения какую-то невразумительную чушь и поехала. Накупила ей еды: Зина ест ненормально много, чувства насыщения нет вообще. В этом тоже проявляется ее алчный, маниакальный характер. Ну и конечно, сильный организм, который под такой многолетней отравой все еще способен переваривать гвозди. Когда я тащила сумки по двору, у меня болели не руки. У меня ныли скулы из-за крепко сжатых зубов, настоящее бешенство переполняло меня с головы до пят. Не на нее. Какой смысл злиться на мерзавцев? На себя. У меня столько забот и дел, дома по-настоящему больной родной человек. Я должна работать, я ощущаю свое желание распутать паутину преступлений вокруг нас как миссию, важнее которой сейчас ничего нет. И я тащусь кормить Зину. Зачем и с какой целью? Да вот с какой. Я сейчас поставлю все это перед ее носом и скажу, что не дам ничего, пока она мне не признается в убийстве Артема.