Ночная радуга

— Обижаешь. Не настолько все запущено. С него и начали. У него алиби, во-первых. Это тихий и больной человек, во-вторых. Он физически никого не может убить ни мечом, ни более удобным оружием. Как заказчик… Тут тоже облом. Не замечен Тихонов, это его фамилия, в криминальных связях. Да еще такое показушное убийство — для этого нужен особый исполнитель. Не уверен, что такие бывают.

— Что же нам сейчас делать? С чего начать?

— А давай по твоему методу. И положимся на твое вдохновение. Я в него как-то поверил. Надеюсь, в клинике со швами не станут слишком торопиться. Дело тонкое.

По дороге в особняк Ильи Пастухова Сергей заехал к Земцову и взял ключи от ворот и входной двери.

В этом доме без хозяина жил его дух. Дух алчности и бахвальства. Роскоши и безвкусицы. Блеск и нищета жалкого человека, слуги всех господ и предателя близких. Денег он в доме не держал. Сергей сказал, что при обыске не нашли ни копейки. И не потому, что деньги украли. Все, кто знал Пастухова, кто был вхож к нему, в том числе прислуга, показали, что он никогда не держал наличности. Он расплачивался картой с уборщицей, с курьерами интернет-поставок. И только потому, что боялся переплатить, если у человека не окажется сдачи. Он никогда не давал сто рублей, если должен был девяносто восемь. Он в принципе старался, чтобы никто на свете не видел в его руках живые деньги. По себе, видно, судил. Деньги с детства были для него главной приманкой, целью и мотивом.

И при этом один стул в его доме стоит чьей-то годовой зарплаты. И все как водится: золотые детали на унитазе, золотые рамы картин, исключительно антикварная посуда.

— Была ли у Пастухова женщина? — спросила я у Сережи, глядя на чудовищное ложе с вензелями и головами животных, вырезанных из дорогого дерева и металла.

— С уверенностью могу сказать одно. Они здесь бывали, скорее всего, регулярно. Мы обнаружили и женские халаты, и тапочки — безразмерные, на любую. И всякую женскую чепуху, видимо, кем-то забытую. Булавки, заколки, пояса, чулки, косметика. Пастухов ничего не выбрасывал. Складывал в большую шкатулку. То ли Гобсек, то ли фетишист.

— Я подумала о том, что такое жестокое и демонстративное убийство могло быть из-за женщины.

— Это хорошая мысль. Развивай. А что ты о нем думаешь как о мужчине? Как ты себе представляешь его отношения с женщинами?

— Я скажу. Это был нормальный внешне мужчина, ничего особенно притягательного, но и ничего отталкивающего. Если говорить только о внешности. Но с первых минут общения возникало чувство тесноты и духоты. Слишком много было его навязчивости, восторженных звуков, гипертрофированных жестов. Да, в этом была и его воспаленная чувственность, какая-то сексуальная неудовлетворенность. Не потому, что ему не хватало женщины — опыт как раз чувствовался, — а именно потому, что на его призыв не могло быть искреннего ответа. Так мне кажется. Пастухова нельзя было хотеть. Ему можно было только отдаваться по особым причинам. Я бы, наверное, не смогла даже ради сохранения жизни. Но вот от сотрудничества не отвертелась. Ужасно не хотела, но возникло такое чувство, будто на шею подвесили камень, который я сама снять не могу. И что удивительно: я работала у него, как никогда. Никогда я не раскрывала свои собственные чувства так прямолинейно перед незнакомыми людьми, для неизвестной мне аудитории.

— Как ты это объясняешь?

— Что-то в нем было… Ты знаешь, я только сейчас подумала о том, что в нем было что-то серьезное, почти опасное. Какая-то неотвратимость.

— Могла ли его убить женщина?

— Думаю, могла. За навязчивость, за унижение, за большую подлость, за мерзкое сексуальное извращение, которого не могло не быть.

— А сними этот меч. Он почти такой же, как орудие убийства. Прикинь на вес. Ты могла бы без подготовки нанести им удар?

Я сжала в ладони холодную рукоятку с колючими драгоценными камнями. Провела по воздуху клинком. Да, это красивое убийство. Оно бы пошло женщине.

— Все в порядке, Сережа. Запросто. Мы продвинулись в своем поиске?

— Несомненно, — ответил Сергей. — Ищем и женский след. Женщины или того, кто убил за женщину.

Ниточки Земцова

Я все же нарушила свое решение — ничего не знать о следствии до результата. Раз такое дело, и нет у них там порядка, возможностей и пророков на ниве казенного, ограниченного в правах и догадках сыска, нам с Сережей требуется следующее для того, чтобы отпустить на волю воображение, направив его в нужном направлении. Вычесть из общей картины то, что уже под лучом следствия. Эти ниточки Земцова, по определению Сергея, можно или учесть, или отбросить как формальный хлам.