Ночная сказка

Кажется, я еще не видел у нее такой одежды. Трикотажный шерстяной жакет облегал ее, как перчатка. На шее висела золотая цепочка (уж цепочку-то я узнал, потому что сам подарил ей ее), а на ней красовался крошечный золотой замочек. У жакета был большой воротник, а в огромном вырезе темнела загорелая кожа. Жакет застегивался на черную «молнию». И я никогда не видел у нее таких серег. Господи, ее ноги, туфли на каблуках — все было великолепным! И вдруг мне стало очень приятно, что такая женщина сидит рядом со мною за столом. Официант просто из кожи вон лез, чтобы получше обслужить нас — в жизни не видывал такого в кафе «Пингвин». Обычно у них в заведении можно помереть от голода или жажды, прежде чем на тебя обратят внимание. Хотя что с них возьмешь — они же, в основном, французы.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Нам надо было начать беседу в новых ролях, поэтому мы не сразу сообразили, что делать. Мне так хотелось сказать: «Гарриет, ты просто сногсшибательно выглядишь. Я даже не узнал тебя, когда ты вошла в кафе». Вместо этого я неуверенно пробормотал:

— Ну, как ты? — Нелепый вопрос. Эта женщина — ее манера поведения, прическа, серьги, одежда — не была моей женой. От нее даже пахло иначе. Хотя кое в чем все же можно было узнать мою старинную подружку Гарриет. Впрочем, жена моя почти полностью растворилась в этой новой, незнакомой мне особе. И уж если быть честным с тобой, мой маленький, надоевший мне экранчик, эта другая женщина была слишком хороша для такого типа, как я.

Мы выпили по огромному бокалу терпкого вина, а затем прошли в другой зал, чтобы пообедать там. Иногда в «Пингвине» обедают мои приятели: вот и сейчас за одним из ближайших к двери столиков сидели Малькольм Николс и двое ребят из ассоциации прессы. Я хотел было пройти мимо, сделав вид, что не заметил Малькольма — тот несколько раз видел Гарриет. Однажды на Рождество, в прошлом году, кажется, она даже говорила с этим типчиком. А потом я подумал: «Какого черта!» Я остановился и заговорил с Малькольмом. Затем, набрав полную грудь воздуха, представил его моей спутнице, мисс Ивановой. Да, дорогой мой экранчик, я назвал ее именно этим именем, которое она сама себе придумала. Видеть надо было, как все они оторопели, глядя на Наташу, а потом не сводили с нас глаз, пока мы шли к столику! Когда мы наконец сели, в ее глазах вспыхнул озорной огонек — такой, какой частенько загорался в глазах моей женушки.

«Неплохо», — сказала она мне взглядом.

Может, конечно, я ошибся, но, по-моему, она была очень довольна.

Я тоже. Уж не помню, когда мы в последний раз вместе обедали в ресторане. Она была великолепна. Я тоже старался играть свою роль получше. Впрочем, у этого Роджера были почти те же самые семейные и жизненные проблемы, что и у Питера Хэллоуэя. Кажется, я где-то встречал этого человека.

Поначалу я едва сдерживал смех. Но вообще-то с задачей своей я справлялся. Когда я бросил что-то пренебрежительное в адрес своей жены, Наташа и бровью не повела. Она улыбалась, смеялась и подмигивала мне, рассказывая о своем (вымышленном, разумеется) детстве. Чего только она мне не понарассказала: и дед-то у нее — эмигрант-портной из России, и отец-то — злобный учитель. Отец-одиночка, между прочим. Это ей надо было быть писательницей, а не мне! Я то и дело подливал ей вина (оно было получше, чем та кислятина, что мы пили вначале), а мой взгляд то и дело упирался в золотой замочек, сверкающий на прелестной груди Наташи.

Пиршество было роскошным, хотя, по-моему, она едва притрагивалась к еде. А потом настало время действовать. Я сделал вид, что набираю полную грудь воздуха, и спросил ее, не согласится ли она пойти со мною в отель. Она тут же с готовностью заявила, что просто мечтает об этом. Но еще надо было обговорить цену.

— Уверена, что вы не пожалеете о каждом потраченном пенни, — вдруг заявила она. — Обещаю, что вам очень понравится.

Пульс застучал у меня в висках, и я покрылся потом.

Я сказал, что заплачу ей в такси. Так и случилось: я отдал ей банкноты Гарриет, пока черное такси кружило по Трафальгарской площади. Самое лучшее в лондонском такси — это то, что ты можешь обнимать великолепную молодую женщину прямо на Чаринг-Кросс-роуд. Разве шлюхи целуются в рот? Эта целовалась.

Дурея от предоставленной мне свободы, я осознал, что теперь за свои деньги могу гладить ее бедра, обтянутые темными чулками, ласкать нежную грудь. А какое удовольствие дотрагиваться языком до языка принадлежащей тебе женщины, чувствовать на губах вкус ее помады и вдыхать аромат сгорающей от страсти куртизанки, которая внезапно начала поглаживать длинными пальцами твое восставшее естество! Мне редко удавалось так быстро дойти до такого состояния. Но это что! Я уж и не помню, когда обретал подобную твердость. Дело дошло до того, что я едва мог идти, когда такси привезло нас на место.