Ночная смена

– А, вижу, вы заметили мой анемометр! – весело воскликнул Кресснер. – Вообще-то ветер сильней на противоположной стороне, а здесь дует не так сильно. Но сегодня ночью довольно тихо. Я помню вечера, когда сила ветра достигала восьмидесяти пяти и даже здание раскачивалось. Ощущение такое же, как на марсовой площадке мачты парусника. Для этого времени года сегодня, можно сказать, довольно тепло.

Он сделал жест в сторону небоскреба банка слева – неоновые цифры на верху здания показывали температуру. Семь градусов тепла, а на таком ветре ощущение будет, как при минус трех.

– У вас есть пальто? – спросил я. На мне был только легкий пиджак.

– Увы, нет. – Теперь цифры на небоскребе показывали время. 20.32. – Мне кажется, вам лучше поспешить, мистер Норрис, чтобы я мог позвонить Тони и дать команду насчет плана номер три. Он – хороший парень, но уж больно нетерпеливый. Вы меня понимаете?

Я его хорошо понимал. Даже слишком хорошо.

Но мысль о Марше, выскользнувшей из щупалец Кресснера, и деньгах, которые позволят нам начать новую жизнь, подтолкнула меня к раздвижной двери, и я оказался на балконе. Там было холодно и влажно, а ветер трепал волосы, залепляя глаза.

– Желаю вам приятного вечера, – послышался за спиной голос Кресснера, но я не стал оборачиваться и подошел к перилам. Смотреть вниз было еще рано, и я начал делать глубокие вдохи.

Это даже не столько специальное разминочное упражнение спортсменов, сколько способ самовнушения. С каждым вдохом-выдохом голова постепенно очищается от посторонних мыслей, а внимание концентрируется на предстоящей игре. После первого вдоха-выдоха я уже не думал о деньгах, после второго забыл о Кресснере. С Маршей было труднее – ее лицо все время стояло перед глазами, она словно умоляла не делать глупостей и не идти на поводу у Кресснера. Пусть он и не жульничал при пари, но уж точно всегда подстраховывался на случай возможного проигрыша. Я не слушал доводов рассудка. Я не мог себе этого позволить. Если я проиграю это пари, то дело не обойдется выставлением пива и подтруниванием приятелей. От меня останется лишь кровавое пятно, а разлетевшиеся останки будут собирать по всей Дикман-стрит.

Решив, что достаточно собой овладел, я посмотрел вниз.

Стена здания, похожая на гладкий каменный утес, уходила вертикально вниз и упиралась в крохотную мостовую. Машины казались миниатюрными игрушечными моделями вроде тех, что продаются в любом сувенирном киоске, а их движение можно было уловить по крошечным огонькам. Если сорваться с такой высоты, то хватит времени и понять, что происходит, и увидеть, как ветер раздувает одежду, а земля стремительно несется навстречу. И еще – издать долгий, долгий крик. А при ударе о мостовую звук будет как от лопнувшего перезревшего арбуза.

Я понимал, почему тот парень сдрейфил. Но альтернативой для него были какие-то жалкие шесть месяцев рабства. Меня же ожидала разлука с Маршей на долгие сорок лет, которые я проведу за решеткой.

Я взглянул на карниз. Пять дюймов, а кажется, не больше двух. Хорошо хоть, что здание не старое и карниз не будет осыпаться под ногами.

Во всяком случае, я на это надеялся.

Я перелез через перила и, держась за прутья декоративной чугунной решетки, начал осторожно сползать вниз. Наконец подошвы уперлись в карниз, и я встал на него: каблуки висели над пропастью. Низ балкона действительно оказался на уровне груди, и я бросил взгляд на апартаменты Кресснера. Он стоял в дверях и курил, внимательно наблюдая за мной, совсем как ученый за подопытной морской свинкой после сделанной инъекции.

– Звоните, – сказал я, не отпуская прутьев решетки.

– Что?

– Звоните Тони. Я не тронусь с места, пока вы не позвоните.

Он вернулся в гостиную, которая с улицы казалась на удивление теплой и уютной, и взял трубку. Правда, из-за свистевшего ветра я все равно не мог ничего услышать. Положив трубку, он вернулся.

– Все в порядке, мистер Норрис.

– Надеюсь.

– До свидания, мистер Норрис. До встречи… если, конечно, она состоится.

Пора приниматься за дело. Время разговоров позади. Я в последний раз позволил себе подумать о Марше, вспомнил ее светло-каштановые волосы, большие серые глаза, чудесное тело и решительно выбросил из головы. И смотреть вниз тоже больше нельзя! На такой высоте легко растеряться от страха и холода, оступиться, а то и вообще отключиться. Сейчас самым важным было думать только о карнизе и сосредоточиться на движении: правая нога, левая нога.

Я устремился, держась за решетку, пока была такая возможность. Почти сразу выяснилось, что при висящих над пропастью пятках основная нагрузка будет ложиться на носки и тяжесть тела придется выдерживать сухожилиям лодыжки.

Добравшись до конца балкона, я никак не мог решиться отпустить прутья спасительной решетки. Но выбора не было, и я разжал пальцы. Черт побери, пять дюймов – это же очень много! Да будь этот карниз на высоте фута от земли, а не четырехсот, как сейчас, я бы обежал это здание за четыре минуты. Значит, из этого и нужно исходить и все время помнить об этом.