Ночная стража

— Потому, что я узнаю талант, когда он предстает передо мной, — закончил Капканс.

— Очень мило с вашей стороны говорить так, — спокойно сказал секретарь.

— Даже грубый камень можно превратить в бриллиант.

— Именно, мой лорд, — отозвался секретарь, а про себя подумал «Именно, мой лорд», потому как он считал, что есть вещи, о которых безопаснее даже и не думать, и они включают в себя фразочки вроде «ах ты, мелочь пузатая».

— Где мой новый капитан Стражи?

— Полагаю, капитан Карцер сейчас на заднем дворе, наставляет своих людей в довольно определенных выражениях.

— Передай ему, что я хочу видеть его здесь сейчас же, — сказал Капканс.

— Конечно, сэр.

Разбор баррикады занял много времени. Ножки стульев, и доски, и кровати, и двери, и деревянные брусья превратились в переплетенную кучу. И, поскольку каждый кусочек принадлежал кому-то, а жители Анк-Морпорка заботятся о подобных вещах, разбирали баррикаду посредством всеобщего спора. Это не было лишним, поскольку люди, пожертвовавшие на всеобщее благо трехногую табуретку, пытались забрать гарнитур мягких стульев, и так далее.

А еще были проблемы с дорожным движением. Телеги, которые продержали за городом, теперь пытались доехать до места назначения до того, как вылупятся цыплята, или молоко прокиснет настолько, что оставшийся путь сможет пройти само. Если бы в Анк-Морпорке было организованное дорожное движение, то образовалась бы пробка. Но, поскольку его не было, то, по словам сержанта Колона, получилось так, что «никто не может двинуться из-за всех остальных». Стоит признать, что, хотя эта фраза и является правильной, у нее отсутствует должная четкость.

Некоторые из стражников присоединились к разбору баррикады, в основном, чтобы прекратить драки, вспыхивающие между раздраженными хозяевами. Но некоторые из них собрались в конце улицы Героев, где Мордач устроил столовую и принес какао. Делать было особенно нечего. Несколько часов назад они сражались. Теперь же на улицах было столько народу, что даже патрулировать их стало невозможно. Каждый хороший полицейский знает, что бывают времена, когда мудрому человеку пора уйти с дороги, и разговор перешел к вопросам, которые обычно поднимаются после победы, как например, 1) будут ли премии? и 2) дадут ли какие-нибудь медали? Но есть еще и вариант 3) который всегда недалеко уходит от мыслей стражника: будут ли у нас из-за этого проблемы?

— Амнистия означает, что не будут, — сказал Диккинс. — Это значит, что все притворяются, будто ничего не случилось.

— Ну ладно тогда, — отозвался Виглет. — Но медали-то нам дадут? Я к тому, что, раз уж мы были… — он сосредоточился — от-важ-ными защитниками свободы, то по мне это стоит медалей.

— Думаю, нам просто стоило бы забаррикадировать весь город, — высказал Колон.

— Да, Фред, — произнес Мордач, — но это бы означало, что плохие люди, кха, оказались бы с нами.

— Верно, но мы были бы главными, — заключил Фред.

Сержант Диккинс набил трубку и сказал:

— Парни, вы просто языками чешете. Был бой, и вот вы все здесь, со всеми своими руками-ногами, и расхаживаете тут под солнышком. Это победа, так-то. Вы победили, понимаете. Все остальное — просто подливка.

Никто ничего не говорил, пока юный Сэм не произнес:

— Но Нэнсибел не победил.

— Мы потеряли пятерых, — сказал Диккинс. — Двоих подстрелили, один упал с баррикады, и еще один случайно перерезал себе горло. Такое тоже бывает.

Они уставились на него.

— А, вы думали, что нет? — спросил Диккинс. — Полно встревоженных людей, и острого оружия, и все носятся туда-сюда, и все это собирается в одном месте. Вы бы удивились, какие несчастные случаи могут произойти, даже когда враг в пятидесяти милях от вас. Люди умирают.

— У Нэнсибела была мама? — спросил Сэм.

— Его вырастила бабушка, но она уже умерла, — ответил Виглет.

— И больше никого?

— Не знаю. Он никогда не рассказывал о них. Он вообще мало говорил.

— Все что нужно сделать, это собраться вскладчину, — твердо произнес Диккинс. — Венок, гроб, все остальное. Не позволяйте никому другому заняться этим. И еще…

Ваймс сидел немного подальше от них и смотрел на улицу. Везде виднелись группы бывших защитников, и ветеранов, и стражников. Он увидел, как человек покупает пирог у Достабля, покачал головой и ухмыльнулся. В такой день, когда тебе бифштекс в горло не лезет, некоторые люди все равно будут покупать пироги Достабля. Это был триумф торговли и известного городского атрофированного вкуса.

Запели песню. Был ли это реквием или песнь победы, он не знал, но Диккинс начал ее, а остальные подхватили, и каждый пел так, будто был совершенно один и не слышал остальных.

— … как подымаются ангелочки… — Остальные подхватили мелодию.

Сжимая флаг, на еще неоспариваемом кусочке баррикады в одиночестве сидел Редж Башмак, и выглядел он таким несчастным, что Ваймс почувствовал, что должен поговорить с ним.

— … подымаются, подымаются, подымаются, как они подымаются вверх?

— Все могло быть хорошо, сержант, — поднял глаза Редж. — Правда, могло. Город, где человек может свободно дышать.