Ночная трава

Это моя мания — вечное стремление знать, что было в таком-то месте Парижа на протяжении веков, в разные времена, слой за слоем. На этот раз мне казалось, что я чувствую муторный запах шкур и сырых кож. Мне вспоминается заголовок одного документального фильма, который я видел ребенком, намного раньше, чем следовало бы: «Кровь зверей». Прежде зверей убивали на Вожирар и на Ла Вилет, а их шкуры свозили сюда на продажу. Сотни, тысячи безымянных животных. И от всего этого остался лишь пустырь да десяток фамилий живодеров и убийц на стенах полуразрушенных зданий, которые здесь тоже ненадолго. И всех их я выписал в тот вечер в свой черный блокнот. Но зачем? Куда лучше было бы знать имена тех ста девиц из пансиона, которые отдыхали, лежа на этом пустыре задолго до кожевенного рынка.

— Вы очень бледны… Что-то случилось?

Агхамури стоял прямо передо мной. Я не видел, как он вышел из корпуса Санзье. Он был в своем бежевом пальто и с черным портфелем в руке. Я все еще был погружен в свои записи. Тогда он смущенно улыбнулся:

— Вы меня хотя бы узнаете?

Я готов был показать ему свои записи, но в то время я полагал, что, увидев, как ты что-то пишешь втихаря, люди начинают тебя остерегаться. Наверное, люди боятся, что у них украдут что-то — их слова, частичку их жизни.

— Интересно было на занятиях?

Сам я никогда не был студентом и потому представлял, как Агхамури заходит в класс вроде школьного, садится за парту, достает из-под крышки свой учебник, тетрадь для сочинений и макает перо в чернильницу. Мы пересекли пустырь, обходя лужи. Бежевое пальто и черный портфель подкрепляли мои подозрения: он никак не мог быть студентом. Скорее он выглядел так, будто шел на деловую встречу в холле гостиницы «Женева»… Я думал, что мы пойдем, как обычно, в кафе на площади Монж, но мы свернули в противоположную сторону, к Ботаническому саду.

— Вы не против немного прогуляться? Мы могли бы спокойно поговорить на ходу.

Его голос звучал непринужденно, по-дружески, но я почувствовал, что его что-то смущает, — как если бы он подыскивал нужные слова и ждал, когда мы окажемся подальше от мест, где можно наткнуться на кого-то из знакомых. И как раз перед нами возникла пустынная улица Кювье, где до самой Сены не было ни души.

— Я хотел предостеречь вас…

Он заговорил очень серьезно. И вдруг замолчал. Может, в последний момент побоялся раскрывать все подробности.

— От чего предостеречь?

Я задал вопрос слишком прямо. Надо было, как говорил Поль Шастанье, «прятать взгляд»… — никогда я не слушал чужих советов. Никогда. И всякий раз это ставило людей в тупик, и даже расстраивало — ведь я выслушивал их наставления очень внимательно, навострив уши, как прилежный ученик или как славный юноша. Мы шли вдоль низких домов, выстроенных по периметру Ботанического сада. Мне кажется, это была та его часть, где находился зверинец. Улица освещалась слабо, и каждую секунду из тишины и сумрака за оградой мог раздаться хищный рык.

— Нужно было раньше поговорить с вами об этом… Это касается Данни…

Я взглянул на него, но он по-прежнему держал голову прямо и смотрел вперед. Я не мог понять, избегает он моего взгляда или нет.

— Я познакомился с Данни в студенческом городке… Она искала кого-нибудь, кто мог бы сдать ей там комнату и к тому же одолжить студенческий билет…

Он говорил медленно, будто пытаясь по ходу рассказа распутать, насколько возможно, очень запутанную историю.

— Мне потом всегда казалось, что кто-то указал ей на меня… Потому что иначе ей бы никогда не пришла эта идея про студенческий городок…

Я тоже часто задавался вопросом, откуда девушка вроде Данни могла узнать о существовании этого городка. Как-то раз, провожая ее вечером до того отделения почты, я спросил об этом. «Знаешь, а я ведь приехала в Париж, чтобы учиться». — Да, но на кого учиться?

— Через одного приятеля из марокканского корпуса я раздобыл ей студенческий билет и карту резидента… на имя моей жены…

Но почему на имя жены? Он остановился.

— Она боялась пользоваться собственными документами… Когда я съехал из студенческого городка, она не захотела оставаться там. Я познакомил ее с остальными, в отеле «Монпарнас»… Судя по всему, через них она смогла раздобыть фальшивый паспорт…

Он схватил меня под руку и потянул на другую сторону. Я удивился, зачем ему вдруг понадобилось так резко переходить улицу. Мы стояли перед совсем небольшим домом, и, возможно, он боялся, что наш разговор слышен из окон. На другой же стороне бояться было нечего — мы шли теперь вдоль ограды винного рынка, тонувшего в сумраке, где было еще пустыннее и тише, чем на самой улице.

— А зачем, — спросил я тогда, — ей были нужны фальшивые документы?