Две девушки с любопытством обменялись взглядами. Они поначалу недолюбливали друг друга, теперь же им суждено вместе сражаться. Оксана ни минуты не сомневалась в своем назначении в 586-й полк. О ее подвигах во время экзаменационных полетов знали не только в Энгельсе, но и в Саратове. В рекордно короткое время ей удалось взять самолет инструктора на прицел, он и глазом не успел моргнуть. Все девушки, собравшиеся у радиоприемника, слышали, как Оксана подражает звукам автоматной очереди, потом вопит от радости, бросая самолет в мертвую петлю. Все, задрав головы, восторженно аплодировали этой фигуре пилотажа, ставшей с того дня для Оксаны визитной карточкой.
— Ха! Не будет тебе, фриц, тефтелей в молочном соусе, — сунув шлем под мышку, озорно крикнула она своему сопернику, когда они встретились уже на земле.
Все расхохотались, даже Раскова, которая на миг забыла о своем офицерском звании. Девушки боялись увидеть реакцию Петрова, их раздражительного инструктора. Но тот лучился улыбкой. Он горячо пожал Оксане руку, с облегчением признавая, что «его женщины» хорошо подготовлены.
— Софья Леева, пилот истребительного полка. Галина Душенко, пилот истребительного полка.
Софья и Галина, самые улыбчивые девушки, всегда озарявшие общество хорошим настроением, обнялись. Многие завидовали им в этот миг, особенно Аня, которая до последней минуты надеялась попасть в 586-й истребительный. Но ее имя так и не прозвучало. А ведь во время испытаний она проявила себя блестяще, энергично атаковала инструктора, и тоже успешно.
Был оглашен список назначений в дневной бомбардировочный полк, потом — в ночной. Софья, Оксана, Вера и Галина смотрели на Аню и Татьяну сочувственно. Аня получила назначение последней.
— Анна Любимова, ночной бомбардировочный полк.
Эти слова прозвучали хлесткой пощечиной.
— Зато мы с тобой будем вместе, — пыталась утешить ее Татьяна.
В ночном бомбардировочном полку средний возраст девушек был не больше двадцати трех лет, и некоторые из них проклинали свою молодость, думая, что их сочли недостаточно опытными. Но Аня знала, что Вере и Оксане только двадцать два. А что до нее, решающим оказалось совсем другое.
Все выяснилось, когда снова грянула музыка и продолжились танцы. К Ане протиснулся Голюк и прошептал на ухо леденящим голосом, от которого возмущенная Аня онемела:
— Я посчитал, товарищ, что твои ночные тренировки, к тому же проходившие тайно и оставшиеся незамеченными, вооружили тебя навыками ночного пилотирования. Я не смог не предложить майору Расковой поменять местами вас с Галиной.
Начиналось лучшее время года, время стрекоз, и Аня сдержала слезы.
Глава 20
Кончалось лучшее время года, и последние стрекозы к ночи цепенели. Вот уже пять дней Павел с Василием шли по бездорожью, их общение теперь сводилось к невнятному бормотанию, сопровождаемому жестом, означавшим: «Передай мне чай» или «Дай хлеба». Это вынужденное молчание, выключенный телефон и ежедневные двенадцатичасовые переходы давали Павлу неограниченную возможность злиться на себя и на дядю.
Павел ожидал и готовился выслушивать какую-нибудь традиционную нудятину про шанс, выпавший молодому поколению. «У нас не было ничего, мы были нищие. У вас есть выбор — и что вы делаете? Что делаешь ты, Павел, с выбором, который тебе дан? Но не говори, что тебя ничто не интересует! Ничто не стоит усилий, незачем брать на себя обязательства?»
Но нет, Василий упорно молчал. И это было хуже всяких проповедей. Павлу нравилось провоцировать, разочаровывать, возбуждать любовь или ненависть — что угодно, любой интерес к своей персоне. Но дядя не обращал на него внимания, пренебрегал им, а подчас, казалось, даже удивлялся его присутствию. Павел был на взводе.
Павлу хотелось удрать, вернуться к привычной жизни, но они давно оставили позади проторенные тропинки и шли по болотам и пустошам, где не ступала нога человека. Павел не смог бы вернуться в одиночку по памяти, да еще эти бесконечные дожди и ветры, срывающие с деревьев листья и стирающие следы их стоянок.
Сейчас они вошли в хвойный лес, который становился все гуще.
Вдруг Павел неожиданно для себя нарушил привычное молчание.
— Василий, мы идем уже несколько дней, — сказал он осипшим голосом, — но я не понимаю, как ты ориентируешься, где мы находимся и куда движемся.
Дядя обернулся, по его лицу скользнула улыбка.
— Не люблю делиться своими секретами… Да смотри, куда ставишь ноги! А то пропадешь, как твой приятель!