Ночная Земля

Мы нашли разумный выход, но все-таки Наани была недовольна, когда я надел на нее плащ. Трижды за свой час спрашивала меня, сколько прошло времени, ну а когда срок истек, она мгновенно сняла плащ и направилась с ним ко мне, а потом застегнула его у меня на груди. Так и пошло дальше.

Наконец через пять часов я заметил, что Дева устала, хотя и не подавала вида. Обеспокоившись, я принялся отыскивать взглядом скалу, рассчитывая где-нибудь обнаружить расщелину или пещерку, способную послужить нам убежищем или согреть нас.

Наконец мы приблизились к скалам и, недолго походив, нашли отверстие в древнем утесе. Оно располагалось высоко над моей головой, и, приблизившись к нему, я чуть раскрутил Дискос; однако ни ползучих, ни бродячих Тварей там не было, убежище оказалось сухим и надежным.

Заметив внезапный свет, Дева вскрикнула, к тому же великое оружие зарычало. И хотя я велел ей успокоиться, Наани еще дрожала, когда я спустился к ней: непонятные звуки и свет испугали ее, она опасалась, что какая-то злая Сила могла напасть на меня в пещере, ведь в Малой Пирамиде не знали о существовании столь чудесного оружия.

Я помог Деве забраться в маленькую пещерку и последовал за ней; мы оказались в укромном уголке, недоступном для любого чудовища. Меня обрадовало, что надежное укрытие позволит нам выспаться одновременно.

В противном случае нам пришлось бы спать по очереди, что увеличило бы число дней, необходимых на дорогу к Великой Пирамиде, а ведь у нас и без того еды и питья было в обрез.

Когда мы забрались наверх, Дева сняла ранец и кисет с моих плеч, достала таблетки и сделала нам воды, ловко и аккуратно справившись с делом, невзирая на полный мрак. Мы съели каждый по две таблетки и выпили воды; и я шутливым тоном сказал, что таблетки дают силу, но не наполняют живот.

Наани согласилась с этим и, похлопав меня по руке, обещала приготовить мне настоящий пир, когда мы доберемся до Великой Пирамиды. А потом принялась дразнить меня обжорой, но скоро умолкла и только гладила мою руку. Когда мы покончили с едой и питьем, я был готов уснуть, потому что прошло двадцать и шесть часов после того, как я спал в последний раз, но Дева не смыкала глаз тридцать и восемь великих часов: ведь она не спала, пока я шесть часов нес ее на руках.

Устраиваясь, я укрыл Деву плащом, но она принялась отказываться (хотя и не без сомнения в голосе). Но я проявил настойчивость, ибо ей не было слишком уж тепло. Велев Деве повиноваться, я подложил ранец и кисет ей под голову в качестве подушки; и Наани, как мне показалось, чуть всплакнула в темноте, но я не сдался. А завершив все приготовления, решил поцеловать ее, чего она сделать не позволила и даже загородила лицо рукой, чем огорчила меня. Но я всегда считал, что не имею права навязывать знаков своей любви и обязан служить Деве щитом и утешением сердца.

Отодвинувшись на шаг, я лег, не имея возможности отойти дальше. Огорчение не позволяло мне уснуть, и я без сна провертелся около часа, жалея о том, что не снял панцирь, позвякивавший при каждом движении. Но Дева, как мне показалось, глубоко заснула. И вдруг дух подсказал мне, что она тоже не спит. И я застыл, надеясь узнать, что именно она задумала.

Я притворился, что дышу словно спящий, как и сама упрямая Дева. Заметив это, она подобралась ко мне, а я изобразил глубокий сон, хотя холод украл весь мой покой.

Тут лишь я понял намерение Девы: плащ с удивительной мягкостью лег на меня, а потом рука моя ощутила поцелуй, и Дева вернулась на свою подушку, сперва, однако, переложив ее поближе.

И я протянул к ней руки и обнял, и Наани прижалась ко мне. Я буквально онемел от великой любви. Когда Дева чуть шевельнулась в моих руках, я отпустил ее, потому что всегда старался не покушаться на девичью свободу. Однако Наани не стала отодвигаться от меня, но только накрылась плащом, так что теперь укрыты оказались мы оба – ведь глупо, чтобы один мерз, а другой был в тепле. Воистину мудрое решение.

Я ответил моей Единственной, что впредь так и будет; тогда, взяв кисет и ранец, она подложила их под мою голову, велела в свой черед повиноваться, хотя я и возражал – ведь ей подушка была нужнее, чем мне. Устроившись возле меня, Наани буквально вмиг провалилась в сон. А я уснул не сразу, размышляя о своей любимой, уважение к которой только окрепло.

Проснулся я через семь часов, а Дева проспала все восемь, но я не хотел ее будить и тихо выбрался из-под плаща, однако, ощутив движение, она протянула ко мне руки во сне и что-то пробормотала. Она тут же утихла, и я аккуратно укрыл ее плащом.

Потом я подошел к отверстию нашей крохотной пещерки, высунул голову и огляделся; хотя я внимал долгое время, но ничто не шевелилось в ночи, не уловил ничего тревожного и дух мой.

После я достал две таблетки, потому что Дева подложила мне ранец и кисет под голову в качестве подушки, и вынул их, не разбудив ее. Сама же она, как я заметил, воспользовалась узлом со своей рваной одеждой, ничего не сказав мне об этом, но приняв решение по собственной воле.