Ночная Земля

Еще поведаю вам, что странный покой, вдруг легший тогда на Землю, воистину был ужасен. Он казался страшнее любого рыка, сотрясавшего тьму во все предшествовавшие времена. Я понял даже, что несколько приободрился бы, услышав далекий и низкий грохот Великого Смеха и скулеж, постоянно доносившийся с юго-востока, где Жерла Серебряного Огня горят перед Кивающей Тварью… или уловив лай Псов, рев Гигантов, голос любой обитающей в ночи жути. Звуки те были не настолько страшны, как наступившее вдруг безмолвие…

Конечно, все поняли, что мы не в состоянии выручить людей Малой Пирамиды. Об этом не стоило даже мечтать… Даже если бы мы знали, где она находится.

Словом, этим людям суждено было страдать и в одиночестве встретить свою смерть. Воистину обитатели Великой Пирамиды уже претерпели скорбь, предприняв некие попытки – хотя ничего не добились – и осиротив матерей, жен и детей. Но нас терзала память о еще горшем ужасе, оказавшемся судьбой погибших юношей.

Легко понять, что уверенность в том, что мы не можем оказать помощь людям Малой Пирамиды, истерзала мое сердце; быть может, по неразумению, но я все-таки еще надеялся на то, что большое войско может тайно выйти в ночь, найти Малую Пирамиду и спасти тысячи бедных ее жителей, но чаще всего представлялся мне тот сладкий миг, когда, шагнув вперед из ночи со всеми ее тайнами и ужасами, я протягиваю руки к Наани со словами: «Я есть Тот».

И, понимая душой, что она принадлежала мне целую вечность назад, Наани, конечно, узнает меня в тот же миг, и сразу ответит с любовью, и снова будет со мной – как и прежде.

Понимать, что новой встречи не будет, вспоминать, что Дева эта была моей во дни милой старины, было мучительнее, чем ощущать ужас перед силой любого чудовища. Я терял разум и уже едва ли не был готов схватить Дискос и броситься Неподготовленным во тьму злого и страшного Ночного Края, чтобы хотя бы предпринять попытку приблизиться к ней – или расстаться с жизнью.

И я часто говорил, обращаясь к Наани, непременно послав сперва Слово Власти, трепещущее в ночи, чтобы она была уверена в том, что это действительно я говорю с ее духом, а не какая-нибудь гнусная тварь или чудовище ведет злые и обольстительные речи.

И часто я говорил, чтобы она не выходила из родного Редута, услыхав зов из тьмы, но только за Словом Власти, которое принесет ей истинную уверенность в том, что друг зовет ее к себе.

Так я говорил с Наани безмолвно, посылая слова силами своего разума, однако трудно и горько разговаривать с ночью, не услыхав ответного биения Слова Власти, милого нежного голоса, шепчущего моей душе. Но снова и снова отмечал я, что эфир трепещет вокруг меня, и Духовный Слух будто бы улавливал биения Слова Власти… так сердце мое обретало некоторое утешение, и я ощущал уверенность в том, что любимая моей прежней жизни все еще жива.

И я постоянно внимал всей душой; напряжение даже начало сказываться на моем здоровье, и я укорял себя за то, что плохо владею собой.

И все же день ото дня сердце мое ощущало новую усталость и тревогу; мне часто казалось, что жизнь моя – ничто перед предстоящей великой утратой. Часто в ту пору из мрака доносился до моего Духовного Слуха голос, стремившийся прикинуться голосом Наани, но всякий раз я произносил Слово Власти, и голос не смел ответить им же. И все же я не осмеивал голос, выказывая пренебрежение к тому, что он не может одурачить меня. Он умолкал на время, а потом снова и снова начинал звать меня; я никогда не разговаривал с ним (ибо праздное любопытство опасно для души), но всегда произносил Слово Власти, а когда голос умолкал, выбрасывал все слова из памяти, думая лишь о добрых и святых делах, об Истине и Отваге, но чаще всего о Наани, доброй и святой для моего духа.

Итак, ночные чудовища мучили меня, наверно намереваясь выманить меня и погубить, а может быть, они надеялись лишь насладиться моим горем. Словом, горькие мысли и постоянные обращения к Наани, скрытой во мраке мира, желание предоставить ей утешение и помощь сказывались на мне; я отощал, что было явно глазам тех, кто любил меня.

Мастер над Монструваканами, который видел во мне родного сына, мягко укорял меня и вел со мной мудрые речи, которые заставляли меня еще больше любить его, но не приносили здоровья. Потому что сердце мое губило меня, как бывает, если любовь не встречает ответа и не имеет причин для радости… Вы сочтете странным, что мать и отец не поговорили со мной. Однако я давно уже утратил их, о чем, конечно, должен был сказать раньше, чтобы никто не терял времени на бесполезные размышления; увы, виной всему мое нескладное повествование.

Несчастная любовь наконец заставила меня решиться. Однажды ночью я очнулся от беспокойного сна – мне показалось, что Наани назвала меня старинным любовным именем, и в голосе ее слышалась предельная тревога. Я сел в постели и послал в ночь Слово Власти, и сразу все вокруг меня затрепетало от ответного биения Слова, слабого и едва слышного.