Ночник. 365 микроновелл

Подробно вижу пальцы, ногти…

Интервью

Встреча с журналистами назначена в очень богатом и совершенно незнакомом дачном доме. Дом, однако, хоть и богатый, но это именно старая дача, а не новая вилла. Почему-то у меня должны брать интервью именно здесь.

Никак не начнем работать. Антон Золотов из журнала «Неприкосновенный запас» и какая-то неизвестная девушка все время бегают с этажа на этаж, из комнаты в комнату; я бегаю вместе с ними. Мы веселимся, хохочем.

Лампы, ванные комнаты, одежда на спинках кресел.

Постоянная мысль: «Это чужой дом, это чужая одежда».

Второй сон. Театр

Мы с Л. и еще какие-то две пожилые дамы, с которыми мы познакомились в скверике перед театром, – мы опаздываем на спектакль.

Раздевалка. Я снимаю пальто, почему-то вместе с пальто снимаю пиджак, и обнаруживаю несколько цветных рубашек, заткнутых в рукав пиджака. Всю эту кучу я забрасываю за барьер раздевалки. Бежим по темному фойе к дверям зала. Спектакль уже начался. Слышен из-за дверей голос Нины Дробышевой:

– Эдмунд опять ничего не ел за завтраком! Если он не будет есть, он никогда не поправится.

Это «Долгий день уходит в ночь» Юджина О'Нила.

Театр очень роскошный: в фойе мраморные колонны, наборный паркет, ковры.

< На самом деле спектакль по этой пьесе, где Дробышева играет Мэри Тайрон, идет на малой сцене Театра Моссовета. Там, на пятом этаже, нет никаких колонн и паркетов. >

Трава

Берег реки, высокая трава, в траве брошенные велосипеды; кто-то купается. Не могу понять кто – не могу разглядеть сквозь высокую густую траву.

Чувство, что кто-то без меня или не со мной купается.

Неприятно, обидно, и ведь не станешь что-то делать.

Да и что тут сделаешь.

Коридор

Женщина говорит мне, что она – новая молодая жена Симона Маркиша. Она сильно моложе меня, лет на двадцать. Мы с Олей разговариваем с ней в коридоре какой-то квартиры. Она вдруг берет мою дубленку и Олино зимнее пальто в длинную, сверху вниз, охапку и говорит, что это нужно повесить в шкаф. И просит помочь. Мы с ней вдвоем держим эту одежду, и она вдруг прижимается ко мне сквозь пальто и дубленку, и я, зная, что это нельзя, неправильно, невозможно, обнимаю – вернее, просто трогаю – ее талию. Она прижимается ко мне еще теснее, я понимаю, что всё, стоп, разжимаю руки, и охапка одежды падает вниз, на пол.

Я целую ей руку, холодно и вежливо, показывая, что «ни-ни, всё-всё». Потом спрашиваю, сколько лет Симону Перецовичу. Она говорит – «семьдесят восемь».

Я начинаю рассказывать ей и Оле, как познакомился с ним в 1967 году, когда еще только собирался поступить на филфак, на классическое отделение, как он познакомил меня с Юрием Сергеевичем Степановым и с Кларой Петровной Полонской.

< Филолог и переводчик С. П. Маркиш умер в 2003 году в возрасте 72 лет. Я его видел в своей жизни лишь однажды – в 1967 году, когда мы встретились на филфаке; потом один раз звонил ему по телефону в Женеву из Монтрё в августе 1991 года; встретиться мы так и не смогли. Я читал в его переводе «Сравнительные жизнеописания» Плутарха и «Разговоры» Эразма Роттердамского. Никакой новой молодой жены у него не было. >

Август

Четверка

На кафедре классической филологии сидим и обсуждаем какую-то книгу. Скорее даже диссертацию. Или дипломную работу. Обсуждаем очень зло, недоброжелательно, насмешливо.

Эта книга представляется мне в виде толстого живота, толстого на один бок, как будто там что-то неправильное, какое-то инородное тело.

Я смотрю на этот толстый кривобокий живот, и насквозь вижу, что там большая, черная, железная цифра «4».

– Четверку поставим, ладно! – говорит Оля Савельева. – Так и быть, так и быть.

Бердслей

В коммуналке на Комсомольском, дом пять. Большая темноватая комната. Кресла, шкафы, столики. Немытые окна с неухоженными цветами в пыльных горшках.

Подоконники забиты всякой мелкой ерундой: пузырьки, коробочки, чашки, записные книжки. Чемоданы и коробки на шкафах. Раскладушка запихнута между шкафом и окном. Вечер. Лампа над кроватью. Очень широкая кровать – разложенный диван-книжка.

На этом диване мы устроились втроем – я, хозяйка комнаты Алла и ее подруга Лара, которая живет у нее и спит на раскладушке.

Лежим поверх пледа, который поверх одеяла.

Я в середине, девушки с боков. Алла слева, Лара справа.

Мы рассматриваем рисунки Бердслея, очень игривые.

Альбом стоит у меня на животе, подпертый моими коленями.

– Смотри, куда он ее целует! – говорит Алла, тыча пальцем в картинку, и треплет Лару по плечу, перебросив руку через меня. – Видишь?

– В животик, – сухо говорит Лара.

– Ну, по-моему, немножко ниже, – смеется Алла.

Лара утыкается лицом в подушку и говорит:

– Я посплю немного, а вы тут поразвлекайтесь.

И притворяется, что сопит.

Алла смеется еще громче. Очень громко. Так громко, что я просыпаюсь.

Каша

Мужчина в черном кителе кричит молодой женщине:

– Иди ешь кашу!

Мещанская комната с полированной мебелью. Сервант с фарфором. Люстра с висюльками. Диван с шелковыми подушками. Женщина встает с дивана, идет к столу.

Вздыхая, берет ложку.

– Ешь немедленно! – приказывает он.

Я говорю ему: