Ночник. 365 микроновелл

Шкафы, старинные книжные шкафы, красного дерева, с витыми колонками, со стеклянными дверцами, с резными карнизами, огромные и глубокие, на три ряда книг. В заднем ряду крупноформатные редко доставаемые тома, фолианты, ближе – обыкновенные, а спереди – самые маленькие, вроде изданий «Academia» тридцатых годов; и спереди еще есть место для безделушек: статуэток, колокольчиков, граненых красносиних флаконов старинного стекла, для трубок, лежащих просто так, торчащих в глиняных стаканах или покоящихся в специальных креслицах. А также для серебряных карманных часов, медных подзорных труб, толстых перочинных ножиков с перламутровыми щечками, портсигаров и бесцельных крохотных шкатулок.

У меня был такой шкаф, купленный в антикварном магазине, я помню, как его покупали, везли, поднимали, втаскивали в квартиру, потом на другую квартиру перевозили, и сейчас он стоит у Иры, и я это вспоминаю во сне, потому что это не тот самый шкаф. Тот пошире, повыше и один – а здесь они поменьше, но зато их много, целый ряд, целая стена книжных шкафов.

Шкафы набиты чудесными книгами, о которых я когда-то мечтал – даже не мечтал, мечтать не мог: замечательные авторы, завлекательные заглавия, всё невероятно интересно и желанно. И опять во сне я вспоминаю свои старые сны про книги: мне снилось, бывало, что я прихожу в книжный магазин, и вижу какие-то чудесные россыпи книг, недоступных, неизвестных. Сны эти приходили мне в конце семидесятых годов, и снились книги по философии, истории, социологии, психологии, снились книги запрещенных русских писателей-эмигрантов, снились переводы непереведенных еще европейских авторов, и был страх, что денег не хватит купить всё, что хочется, и что сил не хватит унести.

А сейчас, в сегодняшнем сне, все эти книги вот они, передо мной, и жалко только, что я их уже не успею прочитать.

Арка

Проход между Пушкинской площадью и Козицким переулком, параллельно Тверской и Большой Дмитровке.

Арка, а за ней приятный такой проулок, заполненный ресторанами и офисами, с красиво мощенным тротуаром, вывесками и крылечками, я знаю, какой он на самом деле – вот именно такой, как я сказал.

Но я сворачиваю туда из Козицкого переулка, и вдруг вижу широкую улицу. Восьмиэтажные дома из серого кирпича. Очень похоже на старую московскую окраину. То, что считалось окраиной полвека назад. НовоПесчаная улица. Газоны, деревья, редкие машины. Дождик идет.

Делаю шаг назад: опять Козицкий, сзади Тверская шумит, сухой теплый вечер, ясное небо.

Опять шагаю туда – снова широкие тротуары в лужах, дождь идет сильнее, грузовик промчался по луже и облил водой людей на автобусной остановке. Грузовик какой-то не теперешний. С деревянными зелеными бортами и номером, который написан белой краской на корме.

Попугай

По комнате ходит женщина в халате. Она только что вымыла голову. Волосы подколоты деревянными шпильками на макушке, небрежный мокрый узел. Она собирается делать прическу. Это не просто женщина.

Она мне кто-то. Но кто? На секунду кажется, что это моя жена. Какая-то во сне жена.

На отдельном столике стоит большая клетка с большим белым попугаем. Попугай что-то лопочет, женщина подходит к клетке, дает ему кусочек яблока. Попугай продолжает лопотать. Женщина открывает дверцу клетки, протягивает попугаю руку, тот взбирается к ней на плечо. Что-то насвистывает ей на ухо, клювом нежно перебирает выбившуюся из пучка мокрую прядь.

– Какой он у вас умный, – говорю.

– Это не он, а она, – отвечает женщина. – У нас очень хорошие отношения. Это бывшая любовница моего любимого человека. Ну, в смысле – его бывшая любимая женщина.

– Бывшая жена вашего мужа?

– Нет. Они не были расписаны. И мы с ним тоже не расписаны.

Я облегченно вздыхаю. Раз у нее есть «любимый человек», с которым она хоть и не расписана, но живет, значит, это не моя жена. Потому что она мне не очень понравилась, хотя на первый взгляд вроде бы красивая.

Так сказать, объективно.

Кирилл

Мужчина хочет выйти из ресторанного сортира.

Там, как это часто бывает в ресторанных сортирах, общий тамбур, с умывальником и дверями «М» и «Ж».

В общем, он вышел из двери «М», вымыл руки и хочет выйти. Но ему дорогу преградила полная дама в длинном и пышном шелковом платье. Она громко и возмущенно говорит ему, почти кричит:

– Читайте Кирилла! Читайте Кирилла!

Какого Кирилла – непонятно.

Она и мне тоже преградила дорогу, своей спиной. Потому что я как раз открыл дверь в сортир и хочу пройти к двери «М». Но дама не дает мне пройти. Я говорю:

– Простите, эээ…

Она оборачивается. У нее красивое, гладкое, злое лицо.

– И вы тоже читайте Кирилла! – кричит она так громко, что я просыпаюсь.

Окладистая семья