Ночное кино

– Станислас считал, что все случится, когда ей будет года двадцать четыре или двадцать пять, – как-то вычислил, лунные циклы, все такое. Уж не знаю, как там и что, но в конце концов вся семья сговорилась на том, что они подменят одно проклятое дитя другим. Прискорбно, однако идея не так уж и нелепа. Такие культы охотятся на беспризорников, на детей, которых не хватятся, если их не хватает. Многие адепты рожают только для того, чтобы возложить новорожденного на алтарь. Оккультные преступления в этой стране очень реальны, но полиция заметает их под ковер, потому что почти невозможно добиться приговора. И не потому, что нет доказательств. Отнюдь не поэтому. Эти люди неизбежно оставляют улики своих чудовищных ритуалов. Если еженедельно проливать кровь, подтирать за собой нелегко. Не поэтому. А потому, что присяжные не вполне верят. Тут нужно рыбкой нырнуть в область фантастического, а они не способны. Такое возможно в ночном кино. А не в настоящей жизни.

Она умолкла. Рефлекторно, тщательно открутила крышку с бутылки, приложила ее к губам и наконец в потрясении заметила, что не осталось ничего – ни капли.

– А вы откуда столько знаете? – тихонько спросила Нора.

Марлоу вроде бы собралась ее отчитать, но скисла, лишь посмотрела на свои руки, мятыми бумажками упавшие на колени. Разглядывала их, будто чужеродный организм, странных насекомых, что всползли ей по ногам, а у нее нет сил их стряхнуть.

– Стэнни мне доверял. Делился. Знал, что я пойму эту боль. Моя утрата выпотрошила меня. Я осталась пустой оболочкой. Когда так любишь и теряешь, исцеление невозможно. Стэнни знал, что я его пойму. Я общалась с Александрой. Поначалу, конечно, не верила. Но когда ей было лет восемь, я взяла ее с собой отдыхать. Мы сидели на пляже неподалеку от Кот-Плонже на Антибах, и я заметила, как она на меня смотрит. Будто видит мое прошлое и будущее – самую душу мою там, куда душа отправится после смерти, вечные корчи в чистилище. Александра словно видела все это и жалела меня.

Эта утрата, которая ее выпотрошила, – надо думать, удалой жених Принц, бросивший Марлоу ради Оливии.

– Священник, – помолчав, сказал я. – Вы не помните, как его звали?

– Его все называли просто Священник, с игривым таким сарказмом. Я его помню на съемках «Дитяти любви». Он любил днем порыбачить. Я видела издали – стоит над озером, вокруг все разноцветное, небеса, синие озера, деревья, а он весь в черном, расползается, как нечаянная клякса. Пока не подойдешь и не разглядишь длинную удочку и ящик для снастей, не догадаешься, чем это он занят, – совершенно застыл, терпеливо ждет рыбу. И кажется, что самообладания ему хватит прождать до конца времен. Джиневра его прозвала Ragno. Паук.

– Что?! – переспросил я.

– П-паук. – Язык у нее уже заплетался. – Он так двигался. Бесшумно.

– А настоящее его имя, часом, не Хьюго Виллард?

– Я… Я, честное слово, не знаю.

Марлоу уплывала, слабела, оседала в кресле, свет до нее уже не дотягивался, и во тьме лишь маячило призрачно-белое лицо. Вначале я сомневался, что нам предстоит услышать нечто разумное, не говоря уж о подлинной правде. И однако она снова и снова удивляла меня подробностями, подтверждавшими все мои прежние открытия.

Да еще разоблачила Паука.

– А с помощницей Кордовы вы встречались? С Инес Галло? – спросил я.

Марлоу в омерзении содрогнулась:

– С Койотом-то? Ну еще бы. Куда Кордова, туда и Койотик трусит. Она его, конечно, обожала. Выполняла любые поручения, любую черную работу, даже самую жестокую. А в ответ просила только дышать одним с ним воздухом. Это же Стэнни придумал название «Дышать с королями» – почтил ее, Койота, чистейшую жалкость. По-моему, она взаправду мечтала, чтоб он съел ее заживо, – тогда она будет к нему ближе всех, остаток дней проживет, свернувшись калачиком в темных закоулках его пуза.

– А сейчас он где? – спросила Нора после паузы. – Кордова?

– Вопрос на миллион долларов. Ответить верно еще никому не удавалось, – рассеянно пробубнила она и надолго замолчала, свесив подбородок на грудь.

Задремала, что ли?

– Надо полагать, он все там же, – в конце концов каркнула она. – Или ушел в моря на своем пиратском корабле и больше не вернется. Александра умерла, и у моего Стэнни теперь, наверное, ни крупицы человечности не осталось. Все отпустил на волю. Пусть летят. Его ничто не держит. Нечему теперь держать.

Марлоу задохнулась и, согнувшись пополам, закашляла резко и сухо.

– В постель, – прошептала она. – Отнесите меня в постельку. Я… я ужасно устала.

Нора глянула на меня. Надо помочь, но я замялся. Боялся крупным планом увидеть ее изувеченное лицо, притронуться к этому хрупкому телу. Она отдалилась, отстранилась, схлопнулась, как старый шезлонг, потрепанный непогодой, – того и гляди распадется в щепу у меня на руках. Нора мягко забрала пустую тару – Марлоу не хотела расставаться с бутылкой, цеплялась за нее, как ребенок за куклу.

– Все будет хорошо, – пообещала Нора шепотом, обняв Марлоу.