Я пошарил в карманах, на ходу провел инвентаризацию своих находок: окровавленная детская рубашка и компас Попкорна. Они на месте, и перочинный ножик тоже, а вот фотоаппарат исчез. Видимо, умудрился выпасть из кармана, когда я в спешке натягивал пальто. Проклиная себя за небрежность, давя желание вернуться и поискать камеру, я снова перешел на бег, и ветер жестоко засвистел в ушах, а дорогу освещала Луна.
Залаяла собака. Наверное, одна из тех, что меня домогались. Теперь она сидела на цепи и злилась – впрочем, ее в любой момент могут отпустить на волю.
Я достиг пруда и прокрался вдоль берега. Сквозь листву брезжила вода. Ни Хоппера, ни Норы, ни каноэ – ничего и никого. Хоппер и Нора. Имена эти, с изумлением понял я, прилетели ко мне как из далекой дали, из давнего прошлого. Сколько же я бродил по павильону? Годы? Может, там разрыв пространственно-временного континуума, измерение вне времени? О Норе и Хоппере я и не вспоминал – целы ли, живы ли, куда подевались. В голове один сплошной Кордова. Эти съемочные площадки дурманом заполнили мозг до краев.
Наверное, Хоппер с Норой отправились за помощью. Благополучно гребут себе назад по ручью. Нужно верить в это, чтобы не распсиховаться и придумать новый план. Но в глубине души я знал, что Хоппер не откажется от Сандры за здорово живешь. И Нора тоже. Значит, оба бродят где-то здесь, отчаянно бегают кругами.
Я поглядел на черный холм по ту сторону воды: через гребень перевалил очередной фонарик. Владелец фонарика спешил по тропе к пристани. И что-то бежало в траве. Наверняка опять собака.
Я попятился от берега, потрусил на восток. Я помнил карты, помнил, где расположен пруд. Восточная граница поместья и Проезд 112 отсюда ближе всего. Если звать на помощь, лучше отправиться туда. Теперь у меня другие приоритеты. Если Нора и Хоппер тут застряли, ранены – а то и что похуже, – на кону стоит их жизнь.
Рассуждая таким образом, я на бегу машинально вынул из кармана компас Попкорна, стиснул его в руке, точно великую драгоценность, последнюю надежду. И с удивлением увидел, что, хоть стекло и треснуло, дрожащая стрелка по-прежнему указывает на север.
Я покрутился на месте, проверил. Север никуда не делся.
Ты подумай. Работает.
Я помчался дальше, временами поглядывая на компас, чтоб не сбиться с пути, – прямо как старый Попкорн, на забаву всему городу.
Черт, а как же я теперь вернусь в оранжерею? Я слишком быстро сдался. Попкорн, если там и впрямь похоронен он, пребудет погребенной тайной. В голове все путалось, я подгонял себя. Лес тек мимо безжалостным кольцом, точно синтетический задник в старом кино, где персонажи болтают и крутят руль, но никогда не смотрят на дорогу. А деревья-то настоящие? Всякий ствол всякой елки высок и гол, идентичен всем прочим. Какую елку ни возьми.
А затем слева я снова увидел его. Ангар.
В ужасе остановился.
Я описал полный круг.
Компас Попкорна сыграл со мной шутку, нарочно сбил с пути. Но нет – чуть приблизившись, я разглядел, что эта громадина цилиндрическая – выкрашенный желтым элеватор.
Я снова бросился бежать.
Через пятнадцать минут показалось мощеное полотно. Видимо, подъездная дорога «Гребня» – значит, я все-таки на верном пути. Я припустил вдоль нее под прикрытием деревьев. Вскоре далеко впереди темным мазком замаячила ограда.
Умирая от облегчения, я ринулся к ней.
Электрических проводов не наблюдалось. Я рискнул, огладил ржавые звенья, ожидая удара.
Ничего не почувствовал.
Вцепился в сетку и полез. Одолев футов шесть, заметил две крыши, почерневшими шпилями проткнувшие листву справа.
Сторожка.
Пять лет назад, выйдя из машины, я снимал эту сторожку, отчаянно рвался внутрь. А теперь отчаянно рвусь наружу. Что там Паук рассказывал? Он ходил подземным тоннелем из особняка к сторожке, заводил горожан в поместье.
А если Паук не врал, вход в подземный лабиринт – прямо здесь, рядом. Блин, да совсем рядом. И можно увидеть его собственными глазами.
Секунда сомнений – и я уже слезал с ограды, назад в «Гребень», и разум мой возмущенно вопил. Я спрыгнул в высокую траву и зашагал вдоль ограды к двум домикам, обрамлявшим чугунные ворота.
В первом не было двери. Во втором была – узкая, черная, наверху окошко. Свет внутри не горел, камер вроде не видать, краска лупится, а за грязным стеклом ничего не разберешь.
Просто гляну на вход в тоннели, подтвержу историю Вилларда – и смотаюсь отсюда к чертовой матери.
Дверь была заперта, так что я камнем разбил окно, отпер и просочился внутрь. Крохотная комнатенка, окно смотрит на подъезд к воротам, старый компьютер на столе, офисное кресло, глазурованное пылью. Голые половицы, а в углу черный коврик.
Я подошел и отогнул край.
Вот он: деревянный лючок. Я отодвинул железные запоры, схватился за кольца, потянул и уставился в непроглядную черную дыру.
Вниз уводили крутые и узкие бетонные ступени. Я немного спустился, присел и осмотрелся.