Ночное кино

Я дернул ближайшую дверь, и она, слава тебе господи, выплюнула меня обратно в ангар и впечатала в твердое – оказалось, в бетонную стену. Я ринулся вдоль нее, то и дело оглядываясь. Фонарик вновь нагонял, другой кинулся наперехват. Я уцепился за стойки лесов и полез. Пролез футов двенадцать и заполз на деревянные подмостки.

– Что-нибудь есть? – спросил мужской голос снизу.

– Он в другую сторону побежал.

Я полежал несколько минут, а когда фонарики удалились, осторожно поднялся. Подмостки были крепкие, вольфрамовые лампы на кронштейнах смотрели вниз, в какой-то каменный колодец. Футах в четырех от меня колонна с транспарантом – я еле разглядел слова: «Возмущай воду»[105]. Церковь отца Джинли из «Щели в окне». Прямо подо мной – витражные окна, трехдюймовый подоконник. Я съехал туда и, молча воззвав к Деве Марии, прыгнул, намереваясь схватиться за колонну и сползти по ней.

Промахнулся. Под руку попалась только какая-то деревянная табличка со стены. Она отвалилась, вокруг загрохотали плитки, я грохнулся на пол, а табличка поскакала по камням.

Твою ж мать. Я вскочил. Впереди в арочной галерее заскользил фонарик – он осветил сводчатый потолок, статуи в нишах. Я помчался прочь вдоль скамей, к заднему портику, к исповедальне в углу. От одного вида ее у меня сердце ушло в пятки, но я отпер резную дверь – она тихонько застонала – и забрался внутрь.

Темно, хоть глаз выколи, и с рюкзаком очень тесно.

Я съежился на полу.

Кто-то вошел в церковь и остановился – несомненно, разглядывая деревянную доску со списком гимнов, которую я содрал со стены.

Я ждал; сердце колотилось, ноздри наполняла вонь. Рвота? Моча? Вновь зазвучали шаги, фонарик подкрался ближе, осветил дверцу исповедальни – деревянный экран, весь в резных лозах и цветах. Я узнал этот узор – самому не верилось, что теперь на эту решетку в ужасе смотрю я, как смотрел на нее отец Джинли – впрочем, пожалуй, по иным причинам.

Фильм начинается именно здесь: Джинли впервые принимает исповедь. Только окончил семинарию, полон самонадеянного оптимизма неопытной юности, рассчитывает вывести падших на путь праведный. Больше часа он ждет хоть какого кающегося грешника; наконец загадочная фигура заскакивает на другую половину и со зловещим стуком хлопается на скамью.

Вспомнив об этом, я невольно выгнул шею и уставился в окошко над головой – дымовая завеса темной решетки совершенно маскировала лица.

Загадочный незнакомец, как вскоре понимает священник, знает его черную тайну: Джинли вывел свою трехлетнюю незаконнорожденную дочь на крышу в Бруклине, где она побежала по краю за голубями, потеряла равновесие, упала и разбилась далеко внизу на тротуаре, а Джинли смотрел через щель в окне и пальцем не шевельнул. У него, само собой, имелись резоны: он считал, его дочка – воплощение дьявола. Но кто в тот день смотрел на крышу вместе с ним, что за таинственный человек сидит за решетчатым окошком, кто уверенным шепотом обещает «разодрать священника на куски, дабы тот отрекся от Бога», – на выяснение у Джинли уходит весь фильм, и личность незнакомца оказывается еще ужаснее, чем его тайна.

Шаги, похоже, удалялись, а слабый свет исчез.

Я приподнялся, сел на скамью и прислушался. Кажется, я один. А отец Джинли-то в какой из кабинок сидел? Я сейчас за хорошего парня или на стороне зла? И откуда эта вонь? Я наклонился, вгляделся в решетку, в крохотные крестообразные дырочки.

И застыл в ужасе. Там кто-то был.

На другой стороне сидел человек.

Я не верил глазам, однако до ушей моих доносилось дыхание, шелест тяжелой ткани, а затем – будто заметив, что за ним наблюдают, – человек медленно обернулся.

Я едва различал лицо под темным капюшоном.

Следующие мгновения пролетели очень быстро – я сам толком не сознавал, что делаю. Вывалился из исповедальни, бегом пересек трансепт, миновал дверь в кабинет Джинли и ворвался в дверь, которая, если правильно помню, вела в подземный склеп. Глаза во тьме отказывали. Я протянул руку, ожидая нащупать холодные камни, но сообразил, что меня опять извергло в павильон.

Раздался грохот, над головой хором заныли неоновые лампы. Включают свет. Меня окатило яркостью, и я чуть не ослеп. Рванулся, нашарил дверную ручку, потянул и выпал в очередную студеную комнату.

Только это была не комната.

Под ногами хрустела настоящая листва. В лицо фыркнул настоящий ветер. Я задрал голову и увидел самую что ни на есть настоящую Луну.

* * *

Я спасся из павильона. Сам себе не верю. Впрочем, отбежав, я оглянулся и увидел ангар, мирно угнездившийся среди лесов. На вид такой невинный, такой тусклый и бесстрастный – ни намека на круги ада внутри.

Здравствуй, холодная надежная реальность. Я потрусил вниз к пруду Грейвз. Преследователи мои, видимо, не сообразили, что я слинял, – за мной больше не гнались. Кто это был вообще? И кто был в окошке исповедальни?

Забыв, что часы остановились, я глянул на циферблат. 19:58.