Ночное кино

Она по-прежнему была красавицей. Ужасно. Я все ждал, что она углубится в пятый десяток и пойдет морщинами, как легендарный ухоженный газон, изрытый кротовьими норами. Так ведь нет – ее зеленые глаза, эти ее скулы, выразительный ротик, выражавший любое настроение с усердием переводчика ООН, оставались молоды и чисты. Теперь, просыпаясь по утрам, это лицо первым делом видел Брюс. Все-таки невероятно, что этому человеку – пятьдесят восемь, пузо, волосатые запястья и яхта «Доминион II» в Лифорд-Ки – дозволено изо дня в день жить подле такого великолепия. Умеет мужик выцеплять выгодные сделки, с этим не поспоришь. Когда Синтия продала ему Дэмьена Хёрста под уместным названием «Красивая кровоточащая рана на материализме денежной живописи», Брюс заметил, что Синтия и сама произведение искусства, которым можно любоваться всю жизнь. Я, правда, не предвидел, что Синтия продастся вместе с полотном.

На втором курсе Мичиганского университета, когда мы познакомились, она была взбалмошна и бедна, изучала Францию и цитировала Симону де Бовуар. Когда шел снег, отирала сопливый нос рукавом куртки, высовывала голову в окно машины, как собака, и ветер взметал ее волосы фейерверком. Этой женщины больше нет. И не ее в том вина. Вот что делают с человеком большие деньги. Сдают его в химчистку, жестоко крахмалят, выглаживают, отпаривают все неровные края, всю грязь, и голод, и простодушный смех. Мало кто выживает среди настоящих денег.

– И вы с этой девочкой просто вместе работаете, – сказала Синтия.

– Да. Она моя ассистентка.

– Ну, у тебя ассистентки чем только не занимаются.

Это был удар под дых, но я стерпел. Это правда: после развода у меня случились отношеньица с последней ассистенткой, 34-летней Орелией Файнстайн; впрочем, во имя исторической правды отмечу, что предсказуемой радости это не принесло. Секс с Орелией – все равно что рыться в картотечном шкафу безлюдной библиотеки в поисках давно забытого и мало кем востребованного сборника венгерской поэзии. Мертвая тишина, совета ни от кого не добьешься, и все не там, где должно быть.

– У нас тут очень невинно, в чем проблема-то?

– Ты даже не вспомнил, что Сэм сегодня приедет.

– Неправда. Она отлично тут поживет. Если что не так, я позвоню – прилетишь за ней на «Черном ястребе».

– А Нэнси?

– Нора. К десяти уйдет. – Сейчас не время сообщать, что у Сэм будет соседка по комнате.

Синтия вздохнула, скорчив знакомую гримасу капитуляции.

– Привези ее в воскресенье к шести. Мы с Брюсом перенесли Санта-Барбару на следующую неделю – у вас с Сэм будут долгие выходные. – Она смерила меня недоверчивым взглядом. – Если справишься, конечно.

– Я справлюсь.

– Мы едем с друзьями – тебе нельзя вдруг передумать.

– Честное слово. Я только рад подольше с ней побыть.

Она, видимо, смирилась, перекинула гриву через плечо и уставилась на меня, явно ожидая, когда я что-нибудь прибавлю.

То была одна из величайших загадок нашего брака. За шестнадцать лет совместной жизни Синтия то и дело ждала, когда я что-нибудь прибавлю, будто на свете существовали некие конкретные слова, которые ее отопрут (поскольку она у нас сейф наиновейшей модели). К вычислению кода я и близко не подобрался. «Я тебя люблю» не помогало. Равно не помогало «О чем ты думаешь?» и «Скажи, что ты хочешь услышать».

Теперь она подождет с минуту, а то и больше, сообразит, что до дальнейших уведомлений придется стоять запертой, и уйдет, скрывшись под герметичной печатью молчания. Так и вышло: она распахнула дверь и пошла по коридору.

Я шагнул было за ней, но в кармане зазвонил телефон. Хоппер.

– Угол Пятьдесят восьмой и Бродвея! – заорал он, и вместе с ним в трубку ворвалась полицейская сирена. – Быстро!

– Что?

– Я нашел человека, который видел Сандру за несколько дней до смерти.

Синтия в прихожей снимала с Сэм пальто.

Бл-лин.

– Двадцать минут, – сказал я и дал отбой.

Значит, Хоппер все же не слинял. Он у нас, похоже, козырная карта.

31

Сэм взирала на меня угрюмо. Присев на корточки, призвав на помощь все свое актерское мастерство, я объяснил, что папе надо заняться суперсекретной работой и пора бежать, поэтому Сэм останется с мамочкой. Дочь в ответ не промолвила ни слова.

– Через неделю мы пробудем вместе четыре дня, – пообещал я. – Только мы вдвоем, хорошо?

Она еще помолчала. А затем – видимо, думая какую-то очень серьезную думу – погладила меня по голове. Она никогда так не делала. Раскрасневшаяся Синтия пронзила меня взглядом – ну ты папаша хоть куда, – но, ради Сэм любезно улыбаясь, подняла ручку на чемодане, наклонила его к Сэм, и та послушно покатила свой багаж к двери, точно усталая стюардесса, которой сообщили, что остался еще один перелет до Цинциннати.

– Пока, зайка, – сказал я. – Я тебя люблю больше… как там было?

– Солнца плюс Луны, – ответила она на ходу.

– Я ей компенсирую, – сказал я Синтии.

– Ну еще бы. – Она тряхнула гривой, улыбнулась и шагнула следом за дочерью. – Мы запишем тебе в счет.

Стараясь не утонуть в цунами угрызений, я открыл шкаф в прихожей.