Такси замедлило ход на опустелой улице. Перед нами диагонально, словно упавшее дерево, которое никто не потрудился убрать, протянулся Манхэттенский мост. Вокруг него пустили ростки неопрятные жилые дома.
– Здесь, – сказал Хоппер, показав на дом справа.
Навес над фасадом был помечен «Генри-стрит, 83» – белые буквы, затем китайские иероглифы. По бокам от парадного входа – зеленой двери с прямоугольным окошком – опущены металлические решетки.
Я уплатил таксисту, и мы вышли.
Стояло странное, застылое безмолвие – слышались только слабые стоны машин, незримо мчавшихся по мосту. Я заглянул в окошко.
За рядами почтовых ящиков вглубь подъезда уходил грязный коридор, весь расписанный граффити.
– Смотрите, – прошептала Нора.
На табличке под звонком № 16 значилось «Х. Глосс».
– Не нажимай, – велел я.
Отступил на тротуар, оглядел дом: пять этажей, осыпающийся красный кирпич, проржавевшая пожарная лестница. Все окна черны, кроме двух на втором этаже и еще одного на пятом, с кружевными розовыми занавесками.
– Кто-то идет, – шепнул Хоппер и шмыгнул за угол на автостоянку.
Нора попятилась, заторопилась по тротуару. Обогнув груду мусорных мешков на обочине, я тоже зашагал.
Вскоре у меня за спиной открылась дверь, торопливо застучали подошвы.
Из дома к Пайк-стрит направился азиат в синей куртке. Судя по всему, нас он не заметил – даже Хоппера, который проскользнул мимо и успел придержать закрывающуюся дверь.
– Чудненько, – взволнованно зашептала Нора, вбегая за ним. – Шестнадцатая – это, небось, наверху.
– Придержите коней, – сказал я, тоже войдя в подъезд.
Но Хоппер уже промчался по коридору и скрылся из виду, а Нора от него не отставала. Я оглядел почтовые ящики. Помимо «Глосс» в № 16, здесь были только Докинс в № 1 и Вайн в № 13.
Я пошел на цыпочках. За стенкой поблизости болботал телевизор. Хоппер и Нора звонко грохотали вверх по лестнице. Где-то впереди горел яркий свет, и их черные удлиненные тени внезапно разметались по стенам, двумя длинными черными языками соскользнули на пол, лизнули треснувшую коричневую плитку и пропали.
Я тоже стал взбираться. Лестница изобиловала мусором и рекламой азиатского эскорта, в основном по-китайски. Флаер, всунутый за раму грязного окна, обещал «азиатский девичий массаж» и изображал полуголую кореянку в резиновых ковбойских наштанниках, которая застенчиво смотрела через плечо. «Познакомьтесь с Юми», – рекомендовал флаер.
Хоппер и Нора исчезли где-то наверху. Я шагнул на очередной марш, отфутболил пивную банку «Цинтао», и тут на первом этаже что-то грохнуло.
Я перегнулся через железные перила.
Никого. Однако мне отчетливо слышалось дыхание.
– Есть кто? – окликнул я, и голос эхом заметался по лестничному колодцу.
Ответа не было.
Я одолел оставшиеся марши, открыл дверь под номером «5». Хоппер и Нора стояли в конце длинного сумрачного коридора перед 16-й квартирой. Когда я подошел, оба испуганно уставились мне за спину.
В конце коридора стояла какая-то тетка.
Одинокая неоновая лампочка на потолке выкрасила ей лоб и нос тошнотворной желтизной. Тетка была довольно грузная, сутулая, в длинной зеленой юбке и черной футболке, всклокоченные русые волосы по плечам.
– Вы чего это тут делаете, а? – хрипло пробасила она.
– Друга навещаем, – ответил я.
Она приблизилась, шлепая вьетнамками по полу.
– Это кого еще?
– Александру.
– Кого?
– Ханну, – вмешалась Нора. – Он хотел сказать «Ханну».
Тут тетка застыла, явно расхотев подходить ближе. Шестой десяток, кожа пятнистая, недостает нескольких зубов, лицо смахивает на крошащуюся статую.
– И где она, эта Ханна? – осведомилась тетка. – Она мне за три недели аренду должна, так ей и передайте. У меня тут не богадельня.
Хоппер полез в карман пальто, показал ей черно-белую фотографию:
– Это она?
Снимок, видимо, из интернета, потому что прежде я этого портрета не видел. А может, из личной коллекции, со времен «Шести серебряных озер».
Тетка вглядываться не стала, только выпятила подбородок:
– Копы, что ль?
– Нет, – сказал я. – Мы друзья Ханны.
– Когда вы ее видели в последний раз? – выпалила Нора.
Тетка посмотрела недобро:
– Я с копами не толкую.
– Никакие мы не копы, – сказал Хоппер и из заднего кармана достал бумажник; едва бумажник открылся, черные теткины глазки метнулись к нему, точно мухи к какашке. – Ответьте на наши вопросы, и в обиде не останетесь.
Он протянул ей три двадцатки – она мигом выхватила, пересчитала и запихала глубоко за ворот футболки.
– Это Ханна? – повторил Хоппер, помахав фотографией.
– На вид – вылитая.
– Когда вы в последний раз ее видели? – спросил я.
– Да уж несколько недель как. Я потому и пришла. Услыхала, как вы тут шныряете, думала, она вернулась за шмотьем своим, хочет слинять по-тихому. Не в курсе, часом, когда ее высочество планирует пожаловать?
– Не особо.
Эта весть ее разгневала.
– Я б эту комнату уже пять раз пересдала! А теперь слесаря звать. Барахло ее выносить.
– А слесаря почему? – спросил я.
Она кивнула на дверь:
– У меня ключа нет. Она взяла и замок поменяла.
– Зачем?
– Да хер ее знает.
– Какая она была? – спросила Нора.
Тетка скривилась: