Ночное солнце

Командир танкового полка сообщает, что ядерный удар не прошел для подразделений без последствий, что он подвергается атакам «противника» с левого фланга, что разлив принимает здесь, в низине, угрожающие размеры, и тем не менее он выполнит приказ.

Полковник Воронцов заходит в блиндаж к комдиву с картами в руках.

— Товарищ генерал-майор, — говорит он, — разрешите доложить обстановку на… — Он бросает взгляд на свои карманные, на длинной толстой цепочке, часы: — На двадцать часов пятнадцать минут. Положение тяжелое. Применив ядерный удар, «противник» задержал подход подкреплений, о необходимости вызова которых я докладывал вам ранее…

— Я все это знаю, Воронцов, — перебивает Чайковский, уязвленный последними словами своего начштаба.

— Не сомневаюсь, — продолжает полковник. — Мы имеем исчерпывающую информацию из штаба «северных», от нашей разведки и от командиров атакуемых частей. Положение крайне тяжелое: подразделения майора Таранца, попадающие через… — Он вновь взглянул на часы: — Пятнадцать минут в зону действия радиации, понесут тяжелые потери и вряд ли в состоянии будут удержать свои позиции…

— Что вы предлагаете? — спрашивает комдив.

— Я предлагаю, товарищ генерал-майор, — и начальник штаба склоняется над картой, — силами одного из подразделений капитана Ясенева атаковать левый фланг вертолетного десанта «южных», что на левобережье Ровной. При этом если майор Таранец отойдет ближе к мосту и тем сократит протяженность обороняемых позиций, то капитан Ясенев сможет ударить по «противнику» уже не с фланга, а с тыла.

Вопрос серьезный. Некоторое время командир дивизии, начальник штаба, другие офицеры рассматривают карту, разбирают всевозможные варианты, стараются предугадать возможные действия «противника».

И все это время в блиндаж к комдиву неслышно заходят офицеры штаба, наклонившись к уху полковника Воронцова, что-то шепчут ему и, дождавшись короткого кивка своего начальника, так же неслышно уходят. Сводки, донесения, всевозможные данные поступают в штаб дивизии непрерывно, а офицеры, прочитав их, о главном тут же докладывают начальнику штаба.

Наконец, все взвесив и обдумав, командир дивизии собирается объявить свое решение. Но в этот момент его вызывает на связь начальник политотдела полковник Логинов, который все это время находится в самом пекле — у майора Таранца.

— Слушай, комдив, ты не сомневайся, — говорит он, тяжело дыша, — ребята выстоят! Мост не отдадут. Дождутся своих.

— К вам перемещается радиационное облако, — сообщает Чайковский, но начальник политотдела перебивает его:

— Уже переместилось, — тревожно говорит он. — Гвардейцы поклялись стоять до последнего. — И, словно ему телепатическим путем стало известно все, о чем говорилось на КП, добавляет: — Советую не распылять сил. Не раздевай Ясенева, там тоже могут вертолеты появиться. А мы дождемся танков, дождемся!

Слова Логинова не кажутся комдиву мелодраматичными. Все действительно так, как в хорошем театре, где актеры не просто играют на сцене, а живут жизнью своих героев. Словно все подлинно — и взрыв, и радиационное облако, возможная гибель людей.

Офицеры молча ждут окончания разговора. Генерал Чайковский кладет трубку, оглядывает собравшихся и тихо говорит:

— От Ясенева ничего брать не будем. Пусть остается, где стоит. Гвардейцы Таранца справятся сами. Все свободны. Начальника штаба прошу остаться.

Генерал Чайковский пересказал содержание своего разговора с начальником политотдела Воронцову и устремил на него выжидательный взгляд.

Воронцов усмехнулся.

— Товарищ генерал-майор, — заговорил он своим бесстрастным голосом, — есть законы войны. Они требуют принять то решение, которое подготовил штаб и которое, если бы я даже был плохим физиономистом, утверждаю, вы собирались принять. А то, что говорил полковник Логинов, это, простите меня, область эмоций. Эмоции же на войне противопоказаны.

— Нет, товарищ полковник, — сказал Чайковский, — они нигде не противопоказаны. Я бы сказал, в бою особенно. Воюют даже в наш век люди, а не машины. Ну, а сейчас — учения. И думаю, на учениях особенно важно поддержать солдат, которые хотят сражаться как в настоящем бою. Поверь, тогда они и воевать так же будут.

Воронцов пожал плечами:

— Разрешите идти, товарищ генерал-майор.

Чайковский молча кивнул и взялся за бинокль. Но темнота все сгущалась, и отсюда, с КП дивизии, уже ничего нельзя было рассмотреть в той стороне, где сражались гвардейцы Таранца. Видны были только огненные вспышки и следы трассирующих пуль.

Мысли генерала Чайковского принимают неожиданное направление. Вот Таранец. На редкость хороший офицер. Хладнокровный, твердый, разносторонне подготовленный, опытный. Он словно создан для военной службы. Его надо выдвигать…

Чайковский дает себе слово, что, как только закончатся учения, он сделает все, чтобы майор Таранец получил следующее звание, пошел учиться в академию, стал командиром полка.

Генерал Чайковский выдвинул немало способных офицеров. Он всюду, где можно, выискивает инициативных, думающих офицеров, поддерживает их, помогает продвижению по службе.