Ночной дозор

Круги под глазами прикрыли солнцезащитные очки, синяки на запястьях от наручников спрятали длинные рукава тонкого свитера. Из-под рукавов выглядывали лишь кончики пальцев с ярко накрашенными розовым лаком ногтями. Еще одной бумагой, способной косвенно удостоверить ее личность, был англоязычный цветной журнал — «Современное фотоискусство», где Кате Ершовой был посвящен целый разворот, как «человеку года» по номинации «Женщина-фотограф в Восточной Европе». Там имелась небольшая биографическая справка, маленькая цветная фотография самой Ершовой и восемь ее работ разных лет. «Журнал, конечно, не документ, но в случае чего, если попытаются забрать, то можно воспользоваться и им, если, конечно, милиционеры сумеют прочесть мою фамилию по-английски».

Этот журнал Катя далеко не прятала, он лежал в ее сумочке, вместе с косметикой и мелкими вещами. Именно из-за него небольшую сумочку застегнуть не удалось, и журнал, блестящий, глянцевый, выглядывал почти наполовину.

* * *

Без фотоаппарата Катя чувствовала бы себя как без рук. Она сперва думала сдать фотоаппарат в камеру хранения на вокзале вместе с багажом, но это было слишком дорого. Да и вдруг увидишь что-нибудь интересное? Рука сама потянется к камере, а ее нет.

Вот в таком виде: с сумочкой через плечо, с камерой на шее, она оказалась на набережной Невы.

Самой близкой питерской подругой у Кати была журналистка Лиля. Катя позвонила ей прямо с вокзала, но встречу пришлось перенести на пару часов. Лилька, как всегда, оказалась занята.

— Где встретимся?

Катя держала в руках лист бумаги с приглашением от Малютина.

— Где ваш Малютин сидит?

— В гранитном доме на набережной.

— Мне это ни о чем не говорит. Назови нормальный ориентир.

— Казанский неподалеку.

— Там и буду тебя ждать.

Ходить по городу сил не осталось. После бессонной ночи нещадно болела голова, и женщина понимала, что никакие таблетки не помогут. Зато она знала верное средство от мигрени — пить крепкий кофе: одну чашку, две, три.., пять, пока голова не перестанет болеть.

Фотокамера привычно отягощала шею, а вид выглядывающего из сумочки журнала подогревал самоуверенность.

Катя смотрела на прохожих с легким вызовом, чувствуя собственное превосходство над ними. «Ну, — думала она, — кто из вас может похвастаться таким званием, как „человек года“, пусть и в довольно узкой номинации „Женщина-фотограф“?»

Ее немного задевало то, что проведена грань между фотографами-женщинами и мужчинами, словно это забег на длинную дистанцию или метание молота. Чтобы нажать на кнопку, сил много не требуется, главное, что происходит в голове, как картинка, виденная всеми, интерпретируется сознанием. Катя Ершова любила повторять про себя умные слова — «интерпретация», «сублимация», «экзистенциализм», но избегала их в разговоре с другими. Да, она любила чувствовать себя умнее остальных, но никогда не выпячивала свои знания перед другими.

— Мужчины! — хмыкнула она.

Мужчины захватили ее в плен и мужчины же бездарно упустили. Ей удалось бежать из плена, а мужчинам — нет.

И пусть боевики, взявшие ее в заложницы, выглядели в глазах Ершовой чуть ли не дикарями, а их пленники — людьми одного с ней уровня. Но и те, и другие мужчины упустили свой шанс, она же — женщина — свой единственный шанс обрести свободу использовала.

— Лиля, Лиля, — пробормотала Катя, — если ты в самом деле занята собственными делами, то я тебе прощу твой надменный тон и то, что ты сказала, что не можешь встретиться с ходу. Но если ты пошла на свидание с мужиком, вместо того, чтобы увидеть меня, ты мне больше не подруга.

В глаза Лилии, вслух. Катя такие слова никогда бы не произнесла. Но, оставаясь наедине с собой, она позволяла себе заочный диалог. Эта ее манера обострилась во время чеченского плена, непродолжительного, но достаточно неприятного, если взять во внимание его последствия для других заложников.

Ершова и до этого в душе считала мужчин существами низкоорганизованными. Некоторым она могла простить этот врожденный недостаток, скажем, за атлетическую фигуру, умение легко расставаться с деньгами, в конце концов, за сообразительность. Но если мужчина был глуп, жаден и отвратительно сложен, снисхождения ему ждать не приходилось.

А тут (надо же было случиться такому) именно такой образчик попался ей на дороге Благо бы просто попался, прошла бы мимо, не удостоив взглядом. Экземплярчик, надо сказать, был эталонный: низкий, толстый, обрюзгший, с огромной лысиной, которую перекрывала жидкая прядь длинных седоватых волос. Мужчина стоял на набережной и в открытую любовался Катей Ершовой. Та одарила его в ответ кривой улыбкой. Такой улыбкой она вполне могла бы одарить и бегемота в зоопарке. Мысленно плюнув ему на лысину. Катя пошла дальше.