Ночной извозчик

— Нет, — сказал он, — у меня их нет, а даже если бы и были, вам бы они не достались… черт побери, вы должны дать мне хоть что-то заработать на всех этих ваших делишках; в общем-то с тех пор как я на вас, красавица, работаю, я вот уже второй раз рискую попасть на гильотину и ведь почти ничего за это не имею…

Но он не успел договорить.

— Скорей! Скорей! — сказала г-жа де Бремонваль, вытаскивая из сумочки пачку банкнот. — Вот вам деньги, Фонарь, на что они мне! Я вам дам еще гораздо больше, только отдайте мне драгоценности, которые были на Раймонде!

И пока Фонарь, ошеломленный голубыми купюрами, которые ему протянула г-жа де Бремонваль, прятал их в карман, она настойчиво повторяла:

— Драгоценности, Фонарь… Драгоценности…

Апаш вытащил из кармана два жалких колечка:

— Вот, а зачем они?

Но г-жа де Бремонваль не отвечала. Схватив кольца, она подбежала к карете. Преодолевая ужас, открыла дверцу, взяла застывшую руку своей рукой и надела на пальцы Пантеры кольца несчастной Раймонды.

— А теперь, Фонарь, теперь помогите мне, этот труп надо бросить в воду.

— Бросить Пантеру в воду? Да вы что, спятили? Завтра или через неделю ее выудят, и тогда…

— Давайте, давайте! Фонарь, когда ее выудят, все будут уверены, что это труп Раймонды, вам это не повредит, а я хочу, чтобы Раймонду считали умершей…

Фонарь был не в силах сопротивляться. После страшных волнений, пережитых им с вечера, точнее, со вчерашнего дня, апаш находился в таком подавленном состоянии, что у него не хватило духу спорить.

— Ладно, пусть будет по-вашему, — согласился он.

Ночь была темной, ветер свирепствовал, дождь хлестал вовсю, ни одного человека не видно было на мосту Мирабо.

Сообщники могли действовать спокойно. Фонарь вытащил из кареты бездыханное тело Пантеры, взял труп за плечи и, так как ноша оказалась тяжелой, взмолился, подняв глаза на г-жу де Бремонваль:

— Помогите же мне, черт возьми!

Но это уже было выше сил г-жи де Бремонваль.

— Нет, не могу, не могу…

И Фонарю пришлось в одиночку подтащить труп к парапету, поднять его и швырнуть в реку.

Послышался глухой всплеск, взлетели брызги. Потом течение сгладило всякий след преступления.

Сена текла своим путем, унося в черных водах труп убитой женщины, труп Пантеры.

Еще один труп!

Глава 10 ЮНГА С РЕЧНОЙ БАРЖИ

— Так что же, молодой человек, пришли поглазеть на собачью комедию?

— Да как же, хозяин, ведь представление-то бесплатное…

— А деньги у вас водятся редко, поэтому и такой театр сойдет, верно? Ладно, понятно. Везет же собачонкам, а?

— Еще как!

— Нам бы на их место, верно?

— Не откажусь…

— То-то и оно, к тому же у них все права, а у нас только обязанности. Хоть и в республике живем, однако… А ну-ка, Азор, поди сюда… Видите, молодой человек, упирается, скотина такая, чувствует, что я сейчас машинкой по нему пройдусь.

— Не нравится им эта обработка, хозяин?

— Должно быть, так… Сюда, Азор! Сюда! А ведь им, должно быть, от этого щекотно, представляете? Сюда, Азор… и ухом не ведет, упрямец такой… Я, кстати, всё думаю, почему это хозяева требуют, чтоб собак стригли под льва, даже грошовых дворняжек… эх, верно говорят, ничего нет хуже моды…

— На моду не жалуйтесь, хозяин, это ведь ваш хлеб.

— Это конечно, тут вы правы, я стригу собаку, режу, что надо, у котов, лишь бы денежки шли, а так мне наплевать, будь тут хоть папа римский, хоть император немецкий.

— Правильно!

Собеседники вели этот разговор на набережной, под откосом, спускающимся к воде. Справа от них высился мост Гренель, которому серая окраска придавала суровый вид, а напротив зеленели жалкие, крохотные деревца острова Синь; слева террасами поднимались сады Трокадеро.

Позади них люди грузили на баржи длинные железные брусья, и лязг металла сливался со свистом подъемных кранов, шипеньем паровых машин и хриплыми выкриками старших мастеров.

Стояло погожее весеннее утро и в солнечных бликах, игравших на реке, тусклые воды Сены казались светлыми, чуть ли не прозрачными. В воде плавал и барахтался тот самый пес Азор, полностью заслуживший потоки брани, которые изливал на него коренастый краснощекий толстяк с загорелыми, открытыми до локтя руками и веселым, добродушным лицом.

— Ты, наконец, идешь или нет, проклятый Азор, не зря про таких, как ты, говорится: зовешь не идут, гонишь — тут как тут. Понимаете, молодой человек, эта скотина хуже любого священника — и притворяться мастер, и себе на уме, думаешь, вот-вот подойдет, и ни фига! Иных в эту жижу палкой не загонишь, а этого оттуда нипочем не вытащишь!

Толстяк был стригалем, как он сам только что сказал, и об этом свидетельствовали два стоящих рядом ушата с мыльной водой и коробка, лежащая на берегу, в которой поблескивали две машинки для стрижки.

— Я только на вид сердитый, — заявил он, — а на деле люблю этих псов… Обманщики они все, конечно, и воры, а вот поди ж ты, я с ним готов весь день дурака валять. Ну, сюда, Азор!

Молодой собеседник стригаля не мог сдержать улыбку, услыхав такое высказывание.