Ночной карнавал

И сильнее обхватил меня. Я увидела совсем близко его глаза. Зрачки его расширились, почернели, заняли в размахе всю радужку.

«Какая же я чертовка, милый Гри-Гри, — сказала я, задыхаясь, пытаясь высвободиться, и вместо свободы еще теснее прижимаясь к нему, колдуну, — когда Аля все время твердит: Линушка, доченька, ты от Бога, ты Богом нам послана, что бы мы делали… без тебя?.. Разве, Гри-Гри, красота… это… от Сатаны?!..»

Гри-Гри, тряся бородой, приблизил румяное, с лапками морщин лицо к моему.

Ноздри его раздувались Он, я знала это, знал в лицо Сатану.

И Сатана ему изрядно надоел.

«Что ты, Линушка, — выжал он из себя, как лимонный сок из лимона. — Конечно, красота — Божье созданье. И ты — Божья. Только ломаешь ты все внутри мужика. Ты, девчонка еще… а увижу тебя — все во мне переворачивается вверх дном. Естеству моему такая краса, как у тебя, — помеха и сладость. Слаще желания нет ничего на свете; только брак с отцом Духовным, с Огнем Небесным. Прижму тебя… уж не прогневайся. Сладка тяжесть тела твоего девичьего мужескому безумию моему. Иди!.. Сядь ко мне на колени…»

Я сидела у него на коленях. Он был старик. Старец. По-небесному ученый. Охотник. Насмешник. Пахарь. Провидец. Он был пророк; а я была глупая кочерыжка. Капусту тяпкой секли, меня в ступке нашли.

Ты пророк? Да, пророк. Я и два уволок, и три уволок. И еще уволоку. С меня хватит на веку. Напророчь мне хорошее, пророк. Я уже напророчил, слышишь: умирать будут из-за тебя мужики. А ты мужик?.. Да, я мужик. Старик. Я сильный бык. Вокруг меня танцуют и девчонки, и молодухи, и квашни, и водомерки, и цапли, и фазанихи; а мне только одну. Каково это: хоть я и Старец, и пророк, а я не все себе позволяю. Нет! Ты позволяешь себе все. Позволь себе все, пожалуйста. Ты хочешь? Да. Ты разрешаешь?.. Да. А ну узнает Ника — голову мне оторвет… Да. Что да? Голову — пусть? Не жалко тебе пророка? Много разговариваешь. Ишь, приказуха!.. От Царицы, что ль, научилась?.. даром что кровь… Что — кровь?.. Ничего не знаю про кровь. Все наши Цари приходили на трон в крови, перепачканные кровью. Как соком вишни. Есть еще благословенная кровь, Лина. Какая? Любовная. Это когда себе вены режут из-за несчастной любви?.. Воистину дурочка и девочка. Больше ничего тебе не скажу. Иди ко мне. Приоткрою тебе тайну.

Он положил меня на кровать и раздел. Сначала снял пелеринку. Потом кофточку. Потом юбочку верхнюю. Потом три нижних юбочки. Потом кружевную рубашечку. Я лежала, дрожала в лифчике, поясе, панталонах, трусиках, чулочках и белых трикотажных носочках. Он снимал нежно: лифчик… поясок… стягивал, любуясь моими ногами и гладя их, чулочки… Его ладони были грубы и шершавы. Внезапно они сделались тяжелыми, горячими и быстрыми. Моя голая грудь вздымалась, дышала часто.

— Гри-Гри!.. покажи мне, что мужья делают с женами… что взрослые мужчины делают, когда…

— Быстрая какая… Все ей вынь да выложь…

Он прикрыл веками глаза. Он был как слепой. Он видел меня всю. Я лежала перед ним голенькая, как улитка, вся выползшая из ракушки. Его тяжелые ладони гладили меня везде. Обжигали плечи. Охватывали на миг шею и отпускали. Скользили по талии к бедрам. Обклеивали горчичниками колени, лодыжки, голени. Сжимали ступни. Мяли, как тесто, живот. Поднялись к груди.

Я вздохнула прерывисто. Вздох прозвучал, как сигнал трубы. Гри-Гри нагнулся стремительно. Его язык, как язык зверя, лизнул меня — от расщелины меж ног, от живота до ключиц, до подбородка. Я была его щенком. Его лисенком.

— Ты мой лисенок и дитенок, Линушка, — невнятно прошелестел он. — Я твой зверь. Я твой старый пророк. Я не совру тебе. Я не испорчу тебя. Я покажу тебе твое будущее. Вот.

Его лицо с черной козлиной бородой оказалось напротив моей маленькой груди, и рот впился в мой вставший крохотной свечкой сосок. Я думала — откусит! Стало страшно. И тут же страх, росший во мне, ухнул в бездну — так падает с огромной волны отвесно и тонет, накрытый стеной соли и пены, утлый кораблик. Губы Гри-Гри ослепили меня. Солнце встало перед моими закрытыми глазами. Он целовал мне сначала одну грудь, затем другую. Потом тронул меня грубой рукой меж подавшихся в стороны ног. Там расцветала китайская роза. Там жил зверек. Он кусал изнутри и мучал меня. Высовывал мокрый скользкий нос. Лизал меня изнутри маленьким розовым язычком. Я не могла его поймать. Он не давался. Ему не было имени.

— Вот он, — пробормотал Гри-Гри, — вот твой малыш. Я поймал его.