Ночной карнавал

— Вот, милая, — сказала Мадлен, закрывая глаза рукой, — вот и дожила я до настоящей опасности. Моего любимого хотят убить. Я спасу его. А ты моя собеседница. Я буду рассказывать тебе все. Ведь у меня никого нет. Никого. Никого. Ни друзей. Ни родных. Девочки в Доме мадам Лу?.. — Из-под ее пальцев текли слезы, скатывались по обнаженной шее, закатывались, будто жемчуга, за корсаж. — Пусть живут… Они меня забудут… забыли… У меня есть только Князь. И он не мой. У каждого своя жизнь. И он — мой сон. И я не дойду до него. Семь железных сапог изношу…

Она села на пол, на ковер, и заплакала в голос, навзрыд.

Над ее головой холодно, мерно били часы.

ВИДЕНИЕ МАДЛЕН

Толпа накатывала волной. Меня сбило. Я упала на живот, и ноги бежали по мне, и подошвы давили, и ребра мои хрустели и надламывались, и я верещала, визжала; на самом деле я молчала. Это рот мой открывался, так я умирала. Сон. Это сон. Я сейчас проснусь.

— А-а-а-а! — вопила толпа, бежала по мне, раздавливая меня. — Спасайся! Спаса-а-а-айся!.. Всех перебьют!.. Всех… родимых!.. не пожалеют, ироды…

Грязный снег. Я лежу лицом вниз. Щеками на снегу. Осколок грязной льдины впивается мне в скулу. Я не слышу крика толпы. Она оглушила меня. Я оглохла. Я ничего не слышу. Кости мои трещат под чужими сапогами. Я превращусь в лепешку. Я уже не чувствую боли. Чужие руки, сердобольные, выдергивают меня из-под катящейся человечьей лавины. Бросают в сторону, на сугроб, как мешок с отрубями.

— Жива еще девка-то…

— А может, уже отошла…

— Не… вон ребра-от раздвигаются… веки дрыгаются… очухается… ее счастье…

— Бежим, Петруха!.. Подстрелят тебя, как глухаря!..

— Бежим, Митюшка… А-а-а-а-а!..

Чужое тело шлепнулось рядом с моим. Дрогнуло. Свелось судорогой от затылка до пят. Затихло.

Я не видела, как человек умирает. Я чувствовала это всей кожей. Телом. Локтями. Спиной. Сердце мое, прижатое к запорошенной снегом земле, слышало, как стучит, утихая, умирая, живое сердце другого, убитого. Тише стук. Последние толчки. Все.

— Господи, помоги… Господи, пронеси…

— Зачем в детей-то стреляете, ироды-ы-ы-ы!..

— Мама, беги… Ма-моч-ка!..

На мое неподвижное тело уронили кусок ткани. Древко воткнулось в снег рядом с виском. Хоругвь. Вышитый лик Спаса Нерукотворного на плотной монастырской парче. Я открыла глаз. Мой глаз уперся в огромный глаз Спаса. Так мы глядели друг другу — глаз в глаз. Что скажешь мне, глаз? Что расстрел живых людей — это тоже жизнь? Что все, происходящее под Солнцем и Луной именем Твоим, — это тоже жизнь?!

— Убегай!.. Шибче, Васька!.. Предатель!.. Ирод!..

— Царь Ирод!.. Царь Ирод!..

— Неповинных… просящих!..

— Сволочь он, ваш Царь!.. А вы и не знали!.. Кровавый он!.. Будь он проклят…

— Федюнька, дай тебя руками укрою…

— Коля, Коля!.. Ложись в снег!.. Они бьют в упор!.. Так тебя не заденут!..

— Беги!.. Беги перебежками!..