Ночной карнавал

Где я. Что со мной. В соборе? Нет. В снегах Рус? Отчего доски, доски, доски над моею головой?!

Колокола молчат.

Вы молчите долго. Век. Два. Три. Вам вырывали языки. Вас топили. Убивали. Расстреливали. Сжигали. Перетапливали на сохи и лемехи.

На дне великих и малых рек лежите вы: на дне Вохмы, Шексны, Двины, Усты, Волги, Невы, Сороти, Истры.

И святой Никола молится о вас.

А я?! Я исправно молюсь вот уже целый час у иконы Рождества: Божья Мать, спаси меня, спаси Владимира, дай нам счастье, дай нам родину! Отыми от нас чужбину! Отведи смерть, волчью тоску!

Дай нам вновь стать людьми!

Дай нам радость… радость… без радости человек — не человек… зверь…

Где я?! Услышь меня!

Не слышит. Спит после родов. Умаялась.

Когда у меня будут роды, Божья Мать?!

Черный принц Мангалурский сходит с иконы, арапчонок в тюрбане, лукавый и толстогубый, улыбается мне. Подсаживается ко мне. Рядом. Чую его тепло. Слышу его дыхание. Он берет мою руку. Поворачивает камнем к себе мой сапфировый перстень — подарок голубя на балу-маскараде в Опере.

— Гляди в камень, внутрь, — шепчет мне черный человек. — Увидишь невидимое. Познаешь все тайны. Только не кричи, если узнаешь ужасное. У тебя сердце сильное?

— Сильное, волхв, — отвечаю я ему не задумываясь. — Бей, не жалей. Давай сюда перстень. Ближе. Ничего не боюсь. После всего, что было…

Нет предела ужасу. Я еще не знала этого.

Я наклонилась над камнем. Грани заиграли. Снег с небес полетел сильнее, гуще, засыпал мои волосы, брови, черные кольца волос Таора, мохнатые горбы верблюдов, попоны слонов.

Синева раздвинулась, как женские ноги. Время сместилось слоями. Пространство засияло белизной, затем брызнуло грязью и кровью.

Я ухнула в пустой прогал и летела, как летит снег, и не за что было ухватиться руками, и не было под ногами опоры. Доски хоров разошлись, и я падала в дыру, прямо в пропасть. Спасенья не было.

— Эгей! Братва! Подсаживай его на броневик! Он сейчас скажет народу речь!

— Ре-е-ечь! Ре-е-ечь!

Вопили солдаты, матросы в бушлатах, мужики в испачканных осенней грязью онучах и ветхих лаптях, приземистые торговцы с лотками на груди, офицеры с перевязанными глазами и простреленными руками на перевязи, с загипсованными хромыми ногами, дымящие самосадом бородатые купцы, городовые с перехваченными крест-накрест белыми ремнями выпяченными животами. Вопили надсадно, оглушительно, не щадя ни глоток, ни легких. Исходили криком.

— Во-ождь!.. Во-о-о-о-ождь!.. Давай!.. Толкай вперед машину!..

— Покажи им всем кузькину мать!

— Забей насмерть всех, кто помешает нам! Мы разрушим все! И возведем все заново!

— Кто был нищ, станет богат!

— Кто был богат — того к позорному столбу!

— Да что там к столбу! Расстрелять!

— Рас-стре-лять!.. Рас-стре-лять!..

— Во-ождь!.. Жми, дави!.. Разбей врагов! Все вокруг враги!.. Мы с тобой!.. Мы не дадим тебя в обиду!..

Я расслышала в гуле голосов отчетливый крик:

— Расстрелять Кровавого Царя!.. И его выродков!.. Всех ублюдков его!.. К стенке!.. Проткнуть штыками!..

— Да что… поджарить их живьем! На сковороде! За все наши муки! За горе! За слезы! За голод! За Ходынку! За войну!

— Во-ождь! Издай приказ, чтобы их арестовать! Почему они до сих пор на свободе?!

Толпа колыхалась из стороны в сторону, как жухлая трава под ветром. Вокзал гудел гудками рядом. Тарахтели и громыхали железом поезда, подходили, отправлялись с воплями и пыхтеньем пара. Около вокзала стоял броневик, облепленный народом. Из месива толпы вытолкнули коротышку в кепчонке, кудлатого, небритого, с запавшими глазами, подняли его на руки, взгромоздили на броневик. Его штопанное пальтецо раздувал ветер. Мрачные тучи неслись по небу, обнимали шпили, купола, задевали краями о крыши. Беременели дождем, снегом. Поздняя осень. Холод. Мрак. И крики из тысячи грудей:

— Во-о-о-ождь!.. Твои-и-и-и-и!..

Его. Его подданные. Его рабы.

Он — вместо Царя.

Вместо?!

Маленький человечек в плохом пальто открыл рот и заорал на всю привокзальную площадь:

— Наро-о-о-од! Солдаты! Крестьяне! Рабочие! Мы совершили переворот! Мы сделали революцию! Самую великую в мире! Мы свергли Царя! Мы уничтожили Царскую власть! Мы взяли власть в свои руки! И теперь ее не отдадим!

— Не отдади-и-и-им! — завопила толпа.

— У нас есть задача! Чтобы не потерять власть, мы должны…

—.. уничтожить Царя и Царенка!.. И все ихнее Семейство!..

— Святое, ха-ха!..

— Голяком бы их на мороз! За все наше горе!..

— Они-то никогда горя не знали!.. Жили, как зажравшиеся коты!..

— Крысы!.. Крысы!..

Маленький вождь взмахнул ручонкой и провозгласил:

— Мы уничтожим их, народ! Даю вам слово!

Вой! Гул и вой до неба! До мрачных угрюмых туч!

— Вы умертвите их сами! Дайте срок! Мы изловим их, как бешеных собак! Удавим! Сожжем! Никто не найдет их могилу!

Урчание. Довольный рык.

— Мы должны собрать все наши силы в кулак! И опустить кулак на голову гидре империализма! Сейчас не время миндальничать! Сейчас время быть жестоким! Бить по головкам! Бить безжалостно! На штурм твердынь! Разрушим последний оплот Царской власти! Помните! Власть в наших руках! И мы не отдадим ее!

— Не отдадим! — взревела толпа.