Ночной карнавал

Она глядела на себя снизу, с земли. С каменных плит собора Нострадам. Полно, в соборе ли она?! Это пустыня. Это снежная пустыня, и они с Каспаром — ее последние жители. Все вымерзло на земле, так, как и брехал несусветный выдумщик Куто. Вспомни, Мадлен, его завиральные россказни про Вечный Лед. Про Великое Оледенение. Ты присутствуешь при Конце Света; так вдохни глубже воздух Конца, запомни его, насладись им.

Мадлен вдохнула метельный сухой ветер и закричала самой себе, летящей в небе:

— Эй, Мадлен!.. Подлетай ниже!.. Тебе там, гляжу, холодно, голодно… Ты голая… дай одену тебя!.. Здесь, на Земле, смотри, у меня сколько шмоток — красивых и разных, и удобных и помпезных, и для снега, и для жары, и карнавальных, и постельных… всяких!.. Надевай не хочу!.. Пользуйся!.. — Слезы перехватили ей горло. — Мне-то они все равно ни к чему!.. Дай хоть я с тобой поделюсь!.. Замерзла там, в небесах-то!.. Иди сюда!.. Ниже!.. Ближе!..

Небесная Мадлен не слышала.

Летела себе и летела вдаль. Мимо живой Мадлен.

Ну же, Мадлен, позови ее! Громче! Она услышит. Не верю, что не услышит! Она же — это я! Она услышит меня… самое себя… и без крика! Внутри! Так, как глухой сочинитель слышит музыку внутри себя… в сердце…

— А поесть!.. — плакала Мадлен уже в голос. — Сколько я здесь дурацких роскошеств схрумкала!.. Ты даже не представляешь!.. Закормили меня!.. За то, что телом бойко торговала!.. Как ни залезу к кому в кровать — так меня ведут в ресторан!.. И ресторанишки эти жалкие… как помнят мой смех!.. Все мои хулиганства!.. Все отчебучиванья!.. фортели… бравады… всю мою фронду, весь эпатаж… как я тарталетки официантам в рожи кидала!.. Как майонезом морды моих жирных аматеров мазала… Как вляпывала блин, обмазанный икрой, да прямо в харю тому, кто надо мной смеялся!.. кто меня, шутя, к стенке ставил и дуло на меня наводил… кто веселился, видя, как я зубами подбираю купюры с полу — по его приказу… кто совал мне в брюхо то вилку, то рукоятку ножа… глумясь: «Ах ты, хитрая тварь!.. Думаешь красотой нас обмануть!.. Не выйдет!.. Мы-то знаем, что за чернота за красотой твоей таится!.. Убьем змею в тебе!.. Тебя, как вошь, к ногтю прижмем!..» Да, вот так они со мной, Мадлен… ты помнишь их?!.. Ты помнишь их рыла?!.. Их будки?!.. Их ряшки… Я помню их всех! Их всех, Мадлен! И если ты забыла…

Она передохнула. Ураган выл в небе, подбрасывал небесную Мадлен вверх тормашками. Крутил ее нагое тело. Развевал волосы, не заколотые, не убранные в пучок. Золотые сумасшедшие кудри вились по ветру, как хотели.

—.. так я тебе напомню! У меня память хорошая!

Каспар крикнул:

— Мадлен!.. Не надо!.. Ты кричишь себе самой!.. Ты, только ты слышишь себя сейчас! Я вижу, как шевелятся твои губы! Как расползаются в крике! Но крика не слышу! Это ты его слышишь! Ты сама!

Мадлен обернула лицо к Каспару.

Ее безумные синие глаза горели неистово.

— Ты неистовая, девка Мадлен, — сказал Каспар. — Ты как древний пророк! А я-то думал… так… затерянная в людском море щепка…

— Каспар! — крикнула Мадлен, и ее лицо исказилось, пошло волнами. — Ответь мне! Почему у нее, у летящей Мадлен, в волосах… на темени… корона?!.. Золотая… и блестит! Слепит! Далеко ее видно, как звезду! Зачем она! Скажи!

— Бедная девочка, — прошептал волхв, — это твое прошлое… и будущее твое… и все Несбывшееся твое…

Она протянула руки к небу.

Летящую мимо нее Мадлен было не остановить.

— Каспар!

Ее крик достиг оглохшего сердца волхва.

— Можешь ли ты сделать так, чтобы я… оставила землю и полетела там?!.. Вместе с ней… в ней!.. Чтобы я стала ею!.. Чтобы сразу… туда…

Она упала на колени перед стариком.

— Я измучалась… жить… на земле…

Старик склонился и обнял ее за плечи.

— Что ты, — прошептал. — Ты ведь самая счастливая, Мадлен. Счастливее тебя нет. Ты одарена красотой. Ты награждена великой силой.

Ветер усиливался, выл, неистовствовал. Тучи неслись по небу, заслоняя брызги солнечных закатных лучей, нагие и одетые тела, летящие в зените, неслышно кричащие, тянущие руки к невидимому Богу.

Волхв склонился ниже, обнял руками Мадлен за щеки, пристально заглянул ей в глаза.

— Я тону в синеве глаз твоих, красавица… И ты осчастливлена любовью земной. Ибо все, что осталось у человека на земле, то, что делает его человеком, то, что замаливает все его грехи, отмывает его от всей налипшей за века грязи, — это любовь. Ты любишь, Мадлен! Гляди! Вот она, любовь твоя!

Она обернулась.

Она узнала это лицо в облаках. Это стройное, прямоспинное, широкоплечее тело, мощный торс в бугренье мышц, эти чуть раскосо посаженные, ярко-синие глаза, русые усы и бороду. Мужчина летел, как многие, нагим, и это обнаженное тело, столько раз целованное ею, сколько обернулась Земля вокруг светила за много, много веков…

— Владимир! Владимир! Я здесь!

Князь летел, глядя вдаль и вперед, перед собой. Он, казалось, отодвигал клубящиеся тучи руками.

— Владимир! Возьми меня с собой! Не оставляй меня здесь одну! Мне не жить без тебя!

Он не видел ее. Он летел, не оборачиваясь на ее истошный крик.