Оттавио берет меч, принесенный с собой, тот самый меч, в котором содержался дух, ныне ставший симбиотом его брата. Старый, покрытый защитными символами ритуальный клинок из дрянного железа. Он пересекает границы гексаграмм, идя к поверженному противнику. Дело еще не кончено.
После того, как он входит в границы второй гексаграммы, звуки возвращаются. Чары тишины не перешли защитный барьер.
Слышно, как надсадно хрипит Гер Рахе, всасывая воздух раздавленными, пробитыми осколками ребер легкими. Он еще жив. Сейчас его тело — это мешок с переломанными костями, но одержимые очень живучи. Дай ему шанс, и он залечит все нанесенные сегодня раны, даже раны от серебра.
Но шанса не будет. Не сегодня.
Оттавио вонзает меч в грудь своему кровнику и начинает произносить формулы призыва и заточения.
Холод накатывает на помещение, исходя от места ритуала мертвящими волнами. Воля повелителя колдовства схлестывается с волей симбионта гер Рахе.
Сила Той стороны ломит силу.
Это еще один тонкий момент плана, если Оттавио проиграет это состязание, он труп. А дух укользнет, перенося душу гер Рахе к его таинственному покровителю.
На мгновение мелькает видение кровь сочащаяся из медных символов, красное на красном. Прочь!
Мнгновения тянутся, тянутся превращаются в часы, часы в вечность. Вечность холода, мрака, и голодной злобы, норовящей подмять, уничтожить, пожрать его суть. Онемевшие губы на автомате повторяют старолацийские слова. Тело остывает, покрываясь ледяной коркой. В какой-то момент Оттавио перестает видеть, из-за намерзшего на глазах льда.
Затем, когда вечность проходит, злоба сменяется страхом, а страх покорностью, Оттавио делает судорожный вздох. Легкие саднит от раздирающего их морозного воздуха. Он снова может видеть и чувствовать, воздух вокруг ощутимо теплеет. Потустороннее давление пропадет — дух подчинился и убрался в предназначенную ему тюрьму.
Совершенно обессиленный Оттавио опускается на колени, прямо на бесформенную кучу мяса, оставшуюся от его врага.
Actum est.
Глава седьмая. Omnes una manet nox!
Не важно, насколько они могущественны, все проклятия могут быть разрушены.
Глава седьмая. Omnes una manet nox! [134]
Неразорвавшаяся мина
1
Бикфордов шнур недовольства, подведенный к пороховой бочке с надписью «религиозная распря», пошипел немного и, исходя ядовитым дымом бессильной ненависти, погас.
Взрыва не случилось.
На следующее утро ко второму часу в районе Зеленого дома начали появляться первые семьи патрициев с заложниками. Горожане не рискнули выступить против власти императора и церкви открыто.
Практически все, кто пришел в этот час к бывшему дворцу гер Грау, надели черные повязки. В пику требованиям, предъявленным ар Моррисоном.
— У нас траур, какой уж тут красный цвет! Он напоминает нам о пролитой невинной крови. — Так оправдывались те, кто привел к Зеленому дому заложников или пришел их поддержать.
Однако многие горожане, особенно из низов или небогатых бюргеров надели красное. Рана, нанесенная городу религиозными фанатиками, стала видимой, загноилась вылезла нуружу — пока что только в виде скромного дополнения к одежде. К концу дня все горожане носили либо черное, либо красное.
Солдаты обеих сторон надели форму.
В Зеленом доме, за закрытыми дверями, велся ожесточенный торг между окружными властями и городскими нобилями, которые не хотели выдавать на расправу зачинщиков беспорядков. Оттавио на это совещание не позвали. Он не сожалел, вся эта возня ему претила. К тому же у него было полно своих дел.
Он все же уговорил всех своих друзей переселиться на время в Стеклянный дом.
Ар Беккер даже разместил в особняке пятерых стражников гарнизона из постоянного состава, из тех, кто добровольно надел красное. В доме спешно делались запасы вооружения. Оттавио на пару с Ар Моссе укрепил окна первого этажа и входные двери печатями отторжения.
Также он получил у старшего гер Доннера из арсенала стражи префектуры несколько кирас и бригантин помнящих, наверное, еще Максимилиана I. Он заставил Хартвина и Милоша отдраить их от ржавчины и носить вне дома, не снимая.
Между делом он нашел время, чтобы отправить повторно одушевленный меч в Обитель Святого Духа. По сути, Оттавио создал проклятый предмет, которому в обители было самое место.
Элиза с компаньонкой — пожилой женщиной, похожей на крольчиху, — тоже переехала в особняк. Вернее, перенесла туда свои вещи, так как сама она уже почти сутки руководила упаковкой самых ценных архивов. Их собирались отправить в ближайший монастырь Святого Себастиана, от греха подальше. Элиза очень сильно переживала за свои бумажки, впрочем Оттавио нравилось в ней все, в том числе и ее целеустремленность и гипертрофированное чувство долга. Он твердо решил, как только закончится вся эта история с проклятием, просить ее руки, и надеялся получить ее вместе с сердцем.
2