Ночной корабль: Стихотворения и письма

Ваше стихотворение «Усни лицом к закату…» очаровало меня не меньше тишины в зеленом небе, я от него – как в музыке, или в тумане с горящими елками. Прелестно – но совсем на другой лад стихотворение о звездах, отражающихся в лакированной поверхности платяного шкафа. О чем грустить человеку, у которого шкаф отражает звезды?.. Про шкаф мне приятно было читать еще вот почему. В детстве я терпеть не могла игрушки как таковые. Я не умела с ними играть, некоторые мне нравились или формой, или раскраской, но ничто «уже готовое» меня не прельщало. Но был… шкаф, и на боковой его стенке, в рисунке дерева, сидела девочка в капоре, кривенькая и расплывчатая, с плоским носом (вероятно, носом был кружок от сучка). Эта шкафная девочка со мной играла в самые фантастические игры, а назвала я ее «Кривандулька» и никому не открывала ни ее изображения в стенке шкафа (впрочем, взрослые его и не увидели бы), ни ее имени. Сказка эта имеет вполне сказочное продолжение. Мне было четыре года, но я всё помню, как будто это было вчера. Знакомая Вам Мария Карловна вывела меня во двор, где были большие сугробы, и вдруг из-за сугроба вылезла очень маленькая девочка на кривых ногах. На этой девочке была моя собственная малиновая шубка, из которой я выросла и поэтому больше не носила, и мой собственный малиновый капор, так что я вообразила, что это я сама иду себе навстречу, и спросила Марию Карловну: «Кто это? Это не я?» Мария Карловна ответила: «Это дочка дворника, Кривандулька». Так как это имя я придумала, ни от кого не слышала и никогда не произносила, то откуда же его могла знать Мария Карловна? Ясно было, что она ее узнала, значит это она и была, сошла со шкафа и гуляет в моем пальто. Вы, наверно, хотите знать, что было дальше? Дальше было то, что Мария Карловна дала мне монетку и сказала: «Дай монетку девочке, пусть ей купят пряник». Я со страхом пошла к деревянной девочке и протянула монету, но Кривандулька меня испугалась, повалилась в сугроб и заревела. А я страшно торопилась домой, чтобы увидеть, успела ли она добежать до шкафа и сесть на свое место. Она была, конечно, единственной живой личностью среди каких-то девочек, с которыми я не умела ни играть, ни дружить. Теперь, представьте себе, что я однажды рассказ; это Михаилу Максимилиановичу, весьма оценившему материализацию древесного младенца, а когда мы приехали в Берн, то в первый же вечер он показал мне на дверцу шкафа в спальне и сказал «А вот и Кривандулька!» И действительно, из рисунка в полированной деревянной поверхности получилась самая настоящая прежняя Кривандулька, в круглой шляпе, по-взрослому заменявшей детский капор.

Писала бы много и долго, но зовут меня «домашние обязанности», и я отрываюсь от письма, крепко Вас поцеловав.

Ваша Вега

28.

26 апреля 1972

Моя дорогая Светлана – мой свет в бернском окошке!

Вы, конечно, уже в Москве, и снегири утирают глазки первыми листиками весны, оплакивая Ваш отлет… Что до меня, то я всю неделю невменяемая. Дело в том, что, как говорит Ахматова, – «было горе, будет горе, горю нет конца». На этот раз я как будто сломалась, и всё же начинаю выпрямляться. 20 апреля был один из лучших дней, какие я с благодарностью вспоминаю. И солнце, и черемуха в цвету, и планы о том, как мы скоро пойдем гулять. И вот, когда обед был готов, муж мой, переходя из одной комнаты в другую, в дверях оступился и со всего размаха грохнулся на пол. Поднять его было невозможно; он, который так переносит боль, кричал не своим голосом… Потом – клиника, где я просидела, в компании свирепо гуляющих по пустому холлу сквозняков, больше двух часов, и, когда, превратившись в фонтан слез, я уже потеряла всякую надежду хоть что-нибудь узнать, в конце концов меня к нему впустили, чтобы я смогла с ним проститься перед операцией. Но затем, созвонившись с клиникой Тифенау, решено было перевезти его туда, в хирургический отдел, и там попробовать, обойдясь без ножей, вытянуть ногу и поставить на место выскочившую из чашечки лопнувшую кость бедра. Если это удастся, трещина, возможно, постепенно заживет, но лежать придется долго.

И вот шесть дней, как Крылатый тихо «отдыхает». Уже, как всегда, невозмутим и смеется, что ему пришлось «поорать». – «Оказывается, – говорит, – орать помогает. А я и не знал!»

Тифенау прекрасное место, всё в цветах и птичьем чириканье. Ездить туда от моего дома легко.

Что я делаю дома? Всё, что угодно, лишь бы не думать. Сказала себе: не сметь болеть! Чищу, скребу, мою, даже замариновала шампиньоны. Для отдыха бралась за Ваши письма и стихи. От них столько родного, мирного, как тогда, когда Вы меня ночью охраняли, в гостинице «Россия»… Что я делала бы, если бы не было Вас, пусть за тридевять земель, но всегда со мною! Целую крепко и неизменно люблю.

Ваша Вега

29.

29 апреля

Дорогая моя Светлана,