Ночной маршрут

И этого лифта я боюсь по-настоящему. Когда я стоял перед ним в первый раз, он посмотрел на меня круглыми окошечками в стальной двери, посмотрел с таким безразличием, что я удрал и — кто знает, может, даже с рыданиями — побежал к кроватям, чужим игрушкам, к тетке с погремушкой и черноволосой девочке. Кажется, именно после этого мы и сидели под большим окном, и я говорил, что еще вырвусь отсюда. Наберусь мужества и пойду. А черноволосая скептически качала головой и скептически грызла куцую косичку, интуитивно чувствуя, что это как раз то, что мне нужно. Неверие в собственные силы, которое придется преодолеть. Но главная трудность была не в этом — надо еще справиться с лифтом: если бы только он не был такой стальной и холодный, если бы в его огромных дверищах были прямоугольные окна, а не круглые, будто глаза: глаза без выражения глаза осьминога, глаза совы, глазницы черепа. Кто рискнет померяться с ними взглядом, войти самостоятельно, когда никто не заставляет, в глубь черепа, в глубь хищного клюва совы, протиснуться между щупальцами, которые непременно где-то там извиваются (глаза ведь уже есть)? И не столь важно, что я не мог отыскать на стальной двери ручку, что лифт сжимал отвесную пасть, не желая впускать меня, — лестницы-то нигде не было, а я ведь искал лестницу, теплую, приветливую, с обычными деревянными перилами. Я чувствовал, что где-то должна быть лестница, по которой можно уверенно ступать, где нет бездны, отверзающейся под ногами, под гремящим, ненадежным металлическим полом. Но лестницы не было. Иногда я сворачивал из коридора то влево, то вправо, в разные двери, но за каждой скрывался белый великан в халате, и ни один не спрашивал: тебе куда надо, малыш? — только всё то же: а этот здесь зачем?

Не помню, чтобы меня везли на операцию, помню только тоску бесконечно тянувшихся часов, помню детей, постоянно сменявшихся, кроме черноволосой, о которой я временами думал как о своем друге; друзей не бросают, но я собирался ее покинуть, чтобы вызвать у нее уважение, чтобы доказать ей, что это возможно, а впрочем — обещал я себе, — потом я ее отыщу. В какой-то раз я снова пошел к страшному лифту, уверенный, что сейчас у меня все получится: я выдержу взгляд стеклянных глаз, и он в конце концов откроется, и я войду и окажусь где-то совсем в другом месте. И вот когда я так стоял — от страха на глаза у меня навернулись слезы, — я внезапно почувствовал позади чье-то присутствие. Я обернулся: меня разглядывал мужчина в белом халате, белых брюках, кремовых ботинках со смешными острыми носами, страшно, страшно большой. На свет хочешь? — удивленно спросил он. Да ты ведь только что оттуда вернулся.

И пошел своей дорогой, а я (да, помню это отчетливо, Уверен, что не ошибаюсь) увидел, что по его плечам будто струятся огромные — похожие на лебяжьи — крылья.

Смирившийся