Я не могу смириться с тем, что ты ушла, поэтому каждую неделю я сажусь в лохмотьях на твоем пути в костел, хотя и знаю, что ты пройдешь мимо, с ним, и все равно я протягиваю руку, прошу милостыни, и иногда мне кажется, что ты смотришь, но я смиренно опускаю голову и только вслушиваюсь в твои шаги, все замедляющиеся, как будто ты догадываешься, что это я, но не уверена, радоваться ли тебе нашей встрече, или злиться, или нервничать, а потом ты ускоряешь шаг, и в моей ладони иногда блеснет мелкая монетка, а иногда и нет; а когда тебя нет — и такое бывает, — тогда я не иду ночевать домой, а остаюсь на том же месте и так сижу всю неделю, считая часы до того единственного момента, когда снова услышу твои шаги, — так я и сижу четырнадцать дней и уже не опускаю голову, а с нетерпением тебя высматриваю и благодаря этому наконец вижу тебя — сегодня в обществе нескольких мужчин: вы громко разговариваете, ты какая-то другая, куришь сигарету, раскрасневшаяся, глаза блестят, вы подходите ко мне, ты враждебно на меня смотришь, да, враждебно, я отчетливо это ощущаю и хочу встать, но один из мужчин останавливает меня тяжелой рукой и обливает чем-то густым; и когда вы уходите, а ты бросаешь в мою сторону окурок, я вспыхиваю внезапным огнем, превращаюсь в пылающую рану, шипящее мясо, оборвавшийся крик, и когда я так темной полосой дыма копчу ясное небо, и когда уже ничего наконец не болит, вообще ничего, я думаю, смирившись, что мир хотя бы одну проблему сумел решить как надо.
Как стать королем
Теперь расскажу вам, как я стал королем. Такие сведения любому когда-нибудь пригодятся. Мало кто никогда не мечтал об этом. Что касается меня, то в государстве, которое я выбрал для восшествия на престол, король уже, строго говоря, имелся. Но в прошлом году, осенью, отправился охотиться на лосей и так до сих пор и не вернулся. А стало быть, возникало опасение — да что я говорю, имелась надежда! — что королевскую корону носит теперь в чаще какой-нибудь лось.
После фундаментального анализа ситуации я увидел перед собой два пути. Один вел в лес, где следовало настигнуть лося-цареубийцу — и прикончить, не слушая оправданий, что, мол, корону он нацепил себе на рога случайно, обнаружив ее бесхозно болтавшейся на кустике. Другой путь вел прямиком во дворец. Его-то я и избрал — как выяснилось впоследствии, это спасло мне жизнь, — облачившись по такому случаю в парадные черные доспехи.
Как я и предполагал, во дворце уже несколько месяцев шло разгульное пиршество. Началось оно с тризны еще в декабре, однако в связи с продолжительным отсутствием как мертвого владыки (наличие коего бы эту тризну оправдывало), так и владыки живого (появление коего тотчас превратило бы тризну в торжество благодарения за его счастливое возвращение) — с наступлением марта окончательно перешло в чествования блаженной памяти короля Иммануила Оксигения. Похоже было, что уже пропит весь государственный бюджет на следующий год. В огромной зале во множестве клубились гоблины, хоббиты, дождевые, летучие змеи и прочие страхолюдины, не знаю, как их там звать, некоторых матушка-природа одарила хвостами, плавниками, перепончатыми крыльями — и крыльями, покрытыми перьями; рылами и пастями, некоторых — не одарила ничем. Дивожёны с огромными бюстами окунали свои обвислые груди в кубки с вином и спрыскивали им тех участников торжества, которые, склонивши головы и безвольно откинувшись на спинки стульев, уже не в состоянии были пить; большинство, впрочем — вынужден признать, — сохранили достойную восхищения силу духа и держались прямо, изливая напитки, принятые сверх всякой меры, в жбаны, спрятанные под столами и тактично прикрытые свисающей до самого пола грязной скатертью. Толпы подозрительно всклокоченных слуг сновали по зале, вовсю имитируя бурную деятельность; изрядно было и гостей, которые проталкивались к открытым окнам, чтобы глотнуть свежего воздуха, или же, наоборот, пытались вернуться к оставленным ненадолго чашам; тех, что без чувств валялись на полу, легко можно было затоптать тяжелыми сапогами, когтистыми лапами или копытами; и правда, как раз, когда я попробовал разобраться в этой кутерьме, обросший рыжей щетиной лакей сметал к выходу какое-то пурпурное месиво — должно быть, останки тугодума, который некогда сполз со стула чуть-чуть подремать и почил навеки.