Ночной мороз

«Моему дорогому сыну Клаусу.

Тебе пришлось многое выстрадать. Часть вины лежит на мне, и я буду нести свое бремя до самой могилы. На твою долю выпало много лжи и ненависти со стороны родителей. Единственное, что я могу сказать в свое оправдание, так это то, что я хотела тебе только добра. Возможно, я ошибалась. Твоя жизнь сложилось несчастливо. Однако в приложении ты найдешь документ, который, возможно, поможет тебе получить то, что тебе причитается. Я всегда хотела видеть тебя хорошо устроенным в жизни, как ты того и заслуживаешь, и надеялась на это. Возможно, сейчас уже слишком поздно. Я писала тебе раньше и рассказывала об этом, но ведь ты не отвечаешь. Я даже не знаю, где ты находишься. Но я хочу, во всяком случае, сделать все, что в моих силах, чтобы исправить причиненное тебе зло. Я все потеряла, и мне недолго осталось. Я надеюсь, что, когда я умру, ты не будешь думать обо мне с ненавистью.

Обнимаю, твоя мама».

— Дорогой, обнимаю… — вздохнул Рюстен. Во всем управлении он был самый преданный семьянин.

— А теперь вот это… — Валманн поднял второй конверт, обычный конверт, но с пожелтевшими краями и без надписи адресата. В нижнем углу был штамп: «Больница города Хамара». Внутри лежал сложенный вчетверо лист бумаги, справка, напечатанная на старинной пишущей машинке, где клавиша с точкой пробила в нескольких местах дырку в бумаге, а краска от цветной ленты уже поблекла, так что текст едва читался.

Вверху было написано «Свидетельство о рождении». А далее: «У Лидии Элисейсен такого-то числа родился мальчик Клаус…» — затем разные бюрократические данные — длина и вес, группа крови, время рождения. И наконец: «Отец ребенка: Рихард Солум. Адрес: Усадьба Брагенес. Станге».

На часах было всего четверть второго, однако Валманну казалось, что рабочий день удивительно затянулся. Он нашел в каталоге номер телефона усадьбы Брагенес, проклиная свои одеревеневшие и постанывавшие пальцы. Сильного ожога нет, сказал доктор в травмопункте. Но боль была приличная. Кроме того, Валманн отдавал себе отчет в том, что он последний полицейский в Хамаре, пользующийся бумажным, а не электронным телефонным каталогом, так и не привык по-настоящему к Интернету, да и «Желтые страницы» открывал, только если нужен был слесарь или маляр.

Он отыскал номер, набрал и долго ждал. А пока представлял себе интерьер дома: прихожую с телефоном на стене, широкую лестницу с потертым ковром, прикрепленным блестящими латунными скобами, два стула с набивными сиденьями и изогнутыми спинками из темного дерева благородных сортов. Блестящий секретер со статуэткой пастуха, семейные фотографии, письма. Множество подвесок в люстре. Охотничьи трофеи на стене. Все то, что, по мнению Лидии Хаммерсенг, должно было достаться Клаусу по наследству. Отцовское наследство, ради которого она пожертвовала своим счастьем и в конце концов жизнью. То, что должно было принадлежать ему в силу кровных уз. Неужели именно об этом хотел вчера вечером поговорить старик с Клаусом Хаммерсенгом?

Однако теперь владелец усадьбы не отвечал. Они договорились созвониться в середине дня, причем Солум, судя по его тону, не был в восторге от предстоящей встречи. Он сказал, что только что вернулся из Флориды и что это была утомительная поездка для старого человека. И все же?.. Однако, принимая во внимание то, что он только что узнал, Валманн подумал, что этим двоим было что обсудить. Но почему все это выяснилось только теперь?

Трубку не брали. Неужели с Солумом что-то случилось? Он вспомнил беглое замечание Ханса Людера вчера по телефону: «…труса проклятого, который… в конце концов ухлопал старину Клауса, когда тот стал к нему приставать». Ведь могло быть и наоборот: тот, кто убрал с дороги Клауса, хотел, может быть, отомстить его настоящему отцу.