Он дошел с ней до самой автобусной остановки, прислонился к стене и шутил без усилий.
Ты мне обязательно скажи, если вдруг начну тебе надоедать, сказал он.
Он знал, что прогресс налицо. Суровые белые чайки ходили над рекой, как пограничники. Она ничего не ответила, но он уже видел, что она спрашивает себя: каково им будет поцеловаться.
По-моему, будет классно, сказал он.
И она впервые улыбнулась.
Блин, как ты это сделал? спросила она.
А он ее просто поцеловал.
В Альхесирасе дождь льет так, словно хочет смыть наши ничтожные грешки. Канавы переливаются, крыши обтекают.
Неужто конца-краю этому не будет, Морис?
Это главная прискорбная новость, Чарли. Похоже, до конца нам еще далековато.
И опять куда-то тащиться, блин.
Как прокаженным. И чтоб все слышали наши колокольчики.
В Альхесирасе опять ночь. В свете гавани падает дождь, но теперь уже как-то робко. Чарли Редмонд прислоняется к стене под навесом билетной кассы. Кутается в узел своих тонких плеч. Перспектива очередного ноября чувствуется гадким привкусом на нёбе.
Морис Хирн выходит из своего сдержанного напряжения, расслабляется, высовывает голову из-под навеса и бросает пустой взгляд на ночное небо над портом и штабелями, и да, проясняется, и звезды – все те же старые добрые звезды, и он оглядывается на приятеля с какой-то надеждой в глазах:
Кажись, кончается, говорит он.