Ночной пасьянс

— Звони, не забывай, — сказал Кухарь.

— Ладно, будь здоров, — закончил разговор Сергей Ильич.

10

— Скотина он. Как был, так и остался. Значит у тебя забирать рабочих нельзя, а у кого-то можно, — Михаил Михайлович Щерба, откинувшись, сидел за письменным столом.

Окно выходило во двор-колодец, в кабинете было всегда сумеречно, и поэтому часто горела верхняя лампа дневного света.

Рабочий день кончился, но многие в областной прокуратуре оставались до семи, а то и до восьми вечера.

Сергей Ильич помнил об этом, и идя сюда по дороге домой, знал, что застанет приятеля.

— Да бог с ним, — сказал Сергей Ильич, вглядываясь в лицо Щербы. Зеленоватый свет резко выделял морщины и оттеки под глазами, вдавленную полосу на переносице от постоянного ношения очков. «Сдал Миня», — подумал Сергей Ильич. Они были ровесниками. Но Щербу старила тучность и почти совсем плешивая голова. Прокуратура находилась недалеко от дома Сергея Ильича, и он иногда заходил на десять-пятнадцать минут к Щербе поболтать. — Работы много?

— Полный сейф, — кивнул Щерба на высокий тяжелый ящик в углу, выкрашенный в серо-кирпичный казенный колер. — К концу месяца, как назло, повалило.

— Как Галя?

— Давление скачет. Слепнет над сочинениями своих недорослей.

Прогудел зуммер внутреннего телефона. Щерба снял трубку.

— Да, я… Что? Помню… Опять? Хорошо, сейчас зайду, — он как-то обреченно помотал головой и сказал Сергею Ильичу: — Извини, Сережа, надо идти.

Сергей Ильич поднялся.

— Заходи… Передай своим привет, — Щерба отпер сейф, долго рылся, вытащил папку из черного кожзаменителя, когда открывал ее, слежавшиеся створки потрескивали, как электрические разряды.

Из кабинета они вышли вместе.

11

Сидели друг против друга — Щерба и старший помощник прокурора области.

— Что он опять хочет? — спросил Щерба. — Дважды этим делом занимались и мы, и КГБ.

— Вот, новая жалоба, — протянул собеседник листки, скрепленные прозрачной клейкой пленкой. — Почитай.

— Но ведь было решение парткомиссии обкома, — сказал Щерба, прочитав бумаги и откладывая их на стол. — И почему нам? Почему не городская прокуратура?

— Ты мне их не отсовывай, — засмеялся коллега. — Резолюцию шефа видел? Бери опять эти два тома и изучай.

— Но в этих бумажках ничего нового, никаких доказательств, фактов, сплошные эмоции и требования. Наша проверка тогда и расследование КГБ согласовались, оправдательных мотивов мы не нашли. Человек совершил самосуд, расстрелял двоих людей. Случилось это, правда, в экстремальной ситуации, война. Но это и учла парткомиссия, отделался исключением из партии. И на том спасибо.

— Что ты меня уговариваешь? Жалоба есть, зарегистрирована у нас. И резолюция шефа недвусмысленна: начинается с твоей фамилии.

— Ну-ну, — вздохнул Михаил Михайлович, и сунув листки в черную папочку, поднялся.

— Новость слышал?

— Хватит мне новостей, — постучал Щерба папкой по спинке стула.

— Нет, серьезно?.. По новому административному делению нам прирезают большой кусок соседней области. А это значит, что нам с тобой…

— Понятно, что нам с тобой… А штаты хоть увеличат?

— По логике должны.

— Смотря у кого какая логика…

12

Бумаги, бумаги, бумаги… Об их перемещении по горизонтали и вертикали, об их влиянии на судьбы людей, на поворот событий, на положение государств можно было бы сочинить великолепные философские и социологические трактаты.

Но и Сергей Ильич оставался рабом бумаг, поскольку они являлись символом дела и причиной постоянно воспаленных покрасневших глаз от хронического профессионального конъюнктивита.

Досье Майкла (Михаила) Бучински постепенно обретало солидность, то есть объемы. Сергей Ильич подкладывал под зажимы скоросшивателя письма-ответы, поступившие на его запросы.

«Я, Бучинский Николай Павлович, получил от Вас сообщение о наследстве после моего брата Бучинского Федора Павловича, умершего в США. Сообщаю следующие данные: Бучинский Федор Павлович родился в 1910 году (месяца и числа не помню), в селе Вербное, Волынской губернии. Был он лесорубом, в 1936 году уехал в Америку. С тех пор никаких данных я о нем не имел. Посылаю сохранившееся фото. Прошу его возвратить.

С уважением Н. Бучинский».