Ночной пассажир

— В Сент-Мену Людовика XVI опознали в свое время тоже сельские жандармы, — заметил я. — Друэ, сын форейтора, бывший драгун, вскочил в седло и, обогнав короля, промчался в Варенн, чтобы поднять тревогу и забить в набат. В наше время, когда есть телефон…

— Но почему? — прервал меня мой спутник. — Что, собственно, заставило вас вспомнить о бегстве Людовика XVI?

Это было сказано с явной иронией, и я сразу осекся. Держись он попроще, он наверняка прямо спросил бы: «Уж не принимаете ли вы меня, чего доброго, за Людовика XVI?» Я почувствовал, что, идя окольными путями, неизбежно запутаюсь в дебрях истории. Здесь, очевидно, следовало применить лобовую атаку.

Мы проехали Вильнев-сюр-Ионн. Изгибы дороги повторяли извилистое течение реки. Ночь была чудесная. Слева вдали темнел массив Отского леса, словно подымающегося на штурм небес. Фары редких машин, как метеоры, прорезали ночную мглу.

Я был полон решимости добиться своего и размышлял о том, как лучше это сделать. Но пока, увлеченный — должен в этом признаться — своей ролью детектива, я мысленно подыскивал нужные слова, он меня опередил. Желая, очевидно, направить по другому руслу разговор, в котором он уже учуял опасность, мой пассажир неожиданно спросил:

— Вы, как мне говорили, занимаетесь кино?

Ясно, что наплела Бернадетта. И я оказался вынужденным рассказывать что-то о себе в то время, как сам жаждал разузнать кое-что о нем. Поневоле пришлось долго и весьма путано объяснять, что я не «занимаюсь кино», но работаю в газете и потому иной раз сочиняю рассказы; что один из рассказов привлек внимание моего приятеля Роже Лемери; что мы совместно сделали сценарий, по которому сейчас и снимается фильм.

— Как он называется?

— «Мадемуазель Эрмелин». Вы сможете скоро его увидеть, я надеюсь.

Он не оставлял меня в покое; ему хотелось узнать во всех подробностях и каков сюжет рассказа, и какие актеры снимаются в фильме, и сколько продлятся съемки; но больше всего его занимал вопрос о том, почему именно в Шампаньоле, в горах Юры, снимается фильм по произведению, действие которого, по моему первоначальному замыслу, происходит в Шатору, в департаменте Эндр.

— Всему виною елки, — объяснил я. — В окрестностях Шампаньоля находится лес Жу. Там лучшие ели во Франции. Гигантские деревья вышиной в тридцать — сорок метров. Они великолепны.

— А в вашем рассказе тоже упоминаются ели?

— Ни разу. В Эндре растут главным образом дубы и буки. Но для Роже мой рассказ — только предлог, чтобы заснять ели. Всюду, где я пишу о лесах или перелесках, ему мерещатся елки. Он в них влюблен.

В Жуаньи ведет прекрасная дорога, проложенная вдоль берега Ионны. Автозаправочная станция компании Шелл была еще открыта; бензоколонки, расположенные на обочине шоссе, светились в темноте, как церковные алтари. Разговор о кино мне успел порядком надоесть: резко свернув влево, я остановил машину у одной из колонок.

Я выключил зажигание и, не увидев никого, дал два коротких гудка. Из застекленной будки вышел наконец паренек в ярко-синем комбинезоне и не спеша направился к нам. Право же, я не нарочно остановился именно у этой колонки: перед нами стоял молоденький алжирец с ярко выраженной внешностью кабила. Вид у него был болезненный, а лоб усеян прыщами.

— Налейте доверху, — сказал я, когда он подошел, и протянул ему через дверцу ключ от бака. — Высшего качества.

— Слушаю, мсье. Сию минуту, мсье.

Он исчез позади машины, и вскоре сквозь равномерное гудение электрического насоса до нас донеслось веселое журчание бензина в баке.

Паренек снова подошел к дверце машины, чтобы получить деньги («Спасибо, мсье, большое спасибо»), и затем во что бы то ни стало захотел промыть ветровое стекло.

Тут он увидел моего пассажира. Выражение его лица мгновенно изменилось: мелькнувшее на нем удивление сразу же исчезло, уступив место ненависти, — ошибиться было невозможно, это была ненависть, смертельная ненависть.

Мальчишка промыл губкой левую часть ветрового стекла, вытер его насухо тряпкой, надо было перейти на правую сторону. Это явно стоило ему огромного внутреннего усилия. Он обошел машину спереди. Я не мог понять, почему он охвачен таким возбуждением. Но видел, что он, не отрываясь, смотрит в упор на моего невозмутимого спутника и яростно трет стекло. Одним своим взглядом он накалил атмосферу. Казалось, мы находимся не у безвестной и затерявшейся где-то заправочной станции, а неожиданно окунулись в реальный мир человеческих отношений и братоубийственных войн.

Я снова включил мотор, паренек отошел в сторону. Медленно трогая с места по направлению к шоссе, я видел в зеркале, что он все еще стоит на дорожке и, швырнув губку на землю, в порыве слепой ярости угрожающе жестикулирует нам вслед.

Некоторое время мы ехали молча. Мотор снова ровно гудел, ветер опять шуршал по крыше.

Поведение молодого алжирца поразило меня. Не в силах сдержаться, я вскоре рискнул затронуть щекотливый вопрос.

— Как враждебно отнесся к нам этот парнишка, — бесстрастно сказал я, умышленно приняв тем самым и на свой счет проявленную молодым алжирцем неприязнь.