Ночной пассажир

Ничто, вероятно, не могло бы мне доставить такого удовольствия, как гонки с моторной лодкой, мчащейся по каналу между Тоннером и Монбаром. Будь я префектом департамента Ионны, я обязательно организовал бы такие состязания. Не беда, если при этом всякий раз не менее четырех машин непременно угодят в воду. Такие состязания привлекали бы туристов гораздо больше, чем церквушки XII века. А пока что я метр за метром, поворот за поворотом единоборствую с моторной лодкой, существующей только в моем воображении. Вот она мчится во мраке, подымая клубы пены, вот она пролетает над мостами, чтобы преградить мне дорогу. А моя машина скрипит, скрежещет на поворотах, несется, задевая парапеты, и я все время впереди.

— Бюффон! — возвестил я и дал два продолжительных гудка в честь ученого-натуралиста.

На главной площади города Монбара, где Бюффон родился, стоит его статуя. Это более чем справедливо. Он и Мишле — два французских писателя, снабдивших наших преподавателей грамматики лучшими текстами для диктантов. Может ли требовать стилист большего признания? И вот Бюффон перед нами, он возвышается в темноте на нашем пути в своем кружевном жабо, у дома, в котором когда-то жил.

Кратко изложив моему спутнику свою точку зрения на Бюффона, я предложил пообедать здесь, под сенью гостеприимного ученого.

— Если хотите, — вежливо сказал он. Но добавил, желая, очевидно, поддержать мой легкомысленный тон: — Это приятнее, чем если бы речь шла о каком-нибудь генерале.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мы миновали Монбар, не успев даже снизить скорость, и только уже за чертой города, проехав мост через Бренн, нашли место, где закусить.

Это был ресторанчик при маленькой сельской гостинице, весьма невзрачный на вид. Рекламный щит у дороги, на котором было выведено белым по красному «Обед за 450 франков», служил, надо полагать, приманкой для туристов. Но заглядывали сюда, судя по всему, только водители проезжавших мимо грузовых машин и рабочие из близлежащего городка. Кстати говоря, по обе стороны дороги у гостиницы стояло несколько тяжелых грузовиков; созвездием своих красных огней они напоминали в темноте ярмарочный обоз. У стены сгрудились велосипеды.

В ресторан вела застекленная дверь. В зале было много народу, вкусно пахло супом и дешевым табаком.

Конечно, я совершил ошибку, решив пообедать в таком месте, где мы неизбежно должны были оказаться на виду у всех, но я все же не предполагал, что наше появление до такой степени привлечет к себе внимание. При входе я посторонился, пропуская вперед моего спутника, когда же, закрыв дверь, обернулся, то почувствовал неприятное ощущение: казалось, что мы стоим словно актеры на сцене. Разговоры сразу стихли, воцарилось молчание. Все взоры обратились в нашу сторону.

Сначала я объяснил себе это тем, что мы оба, он и я, стоим, окруженные со всех сторон людьми, сидящими за столиками. Потом сообразил, что сама наша внешность могла казаться здесь необычной. В самом деле, рабочие Кот-д’Ор, водители транспортных машин, курсирующих по шоссе номер пять, знали только полуголодных алжирцев, чернорабочих, которые с утра до ночи трудятся на строительстве дорог, не имея даже спецовок, одетые в невероятно изношенную, похожую на отрепья одежду. Стоявший перед ними красивый молодой человек в светлых брюках и шерстяном свитере, невозмутимо спокойный, с лиловым шрамом на лбу, во всем противоречил сложившемуся у них представлению. Интриговала их и дорожная сумка с инициалами авиакомпании, которую он бережно держал в руке. Он произвел настолько сильное впечатление, что рядом с ним я, в своей куртке, с взъерошенными волосами и повадками молодого французского забияки, показался им, очевидно, просто лицом, его сопровождающим; когда мы проходили через зал, чтобы добраться до обнаруженного мною свободного столика, вокруг нас раздавался шепот, и я услышал, — возможно, впрочем, что это была только игра моего воображения, — удивленные возгласы: «…погляди-ка на него, на этого Бен-Белла»[2]. «Я же тебе говорю, это вылитый Бен-Белла»…

Наш столик находился у большой круглой печки. Холодов еще не было, ее не топили, но одним своим видом она придавала уют помещению. Я примостился возле печки, лицом к посетителям; он сел напротив меня, лицом к кухне.

Подошел хозяин ресторана, поздоровался, собственноручно расстелил на столике бумажную скатерть. Он был предупредителен, хотя в провинции очень не любят обслуживать посетителей после девяти часов вечера. Он предложил нам говядину с тушеной морковкой, что вполне устроило меня и не вызвало возражений у моего спутника. Я заказал на закуску паштет, заправленный шкварками, и — мы ведь находились в Бургундии — бутылку красного вина. Ресторатор, занимавшийся, надо полагать, и виноделием, был доволен. Он сразу подал вино и два пузатых стакана. Откупоривая бутылку, он описывал прелести прошедшего лета. Потом ушел, и я наполнил стаканы.

— Вино, надеюсь, вы пьете? — В моих словах явно звучал намек.

Он это прекрасно понял и промолчал.