Ночной сторож

Когда ее увезли в больницу, Шубин не думал, что это серьезно. Он не считал воспаление легких опасной болезнью. И когда врач в больничном коридоре виновато сказала: «С таким плохим сердцем…»,— он удивился: сердце? Аня никогда не жаловалась на сердце, врачи ошибаются! Он упрекал ее: на всякие пустяки жаловалась, а про сердце скрывала. Как это так?

Ей было трудно дышать.

— Боря, честное слово, я не чувствовала почти ничего… Ну вот, только хуже тебе сделала…

— Впредь будешь знать,— сказал он примирительно, вспомнив, что ее нельзя волновать.— Правда?

— Маша очень тебя любит. Она редко видит тебя. Пошел бы к ней, чем здесь сидеть… Меня она меньше любит, чем тебя… Боря, а я нормальная. Я слышала от мамы, ненормальные не могут любить, а я могу. Я не могла бы жить без вас. И мама говорит: тебе, Аня, очень повезло в жизни, ты сама этого не понимаешь и никогда не поймешь. Но я понимаю. Я нормальная.

Он стеснялся женщин в палате, внимательно слушающих их разговор. Они даже глаз не отводили.

— Мне тоже повезло, Аня,— сказал он.— Нам обоим повезло.

— Нет. Тебе нет.

— Да.

— Правда?.. Ты это просто так говоришь… Скажи, правда? Ты действительно думаешь так?

— Коль говорит, значит, так и есть,— сказала бабка с соседней кровати.— А коль не так, и за то спасибо скажи, что хоть говорит так. Мой индюк, хоть режь меня на его глазах, так не скажет. У него и слов таких нет.

— Что она говорит? — спросила Аня.— Я опять что-то не так сказала?

— Вишь как волнуется,— сказала соседка.

— Я не понимаю,— нахмурившись, сказала Аня.— Что она хочет? Я отчего-то плохо слышу.

— Я к тебе завтра приду,— сказал Шубин.— Меня пропустят. Что тебе принести?

— Принеси спицы и красные нитки. Буду вязать. Я не могу ничего не делать. Как мама. Буду вязать, быстрее пройдет время.

Он поцеловал ее. Забрал из тумбочки банки от сока, попрощался и пошел к двери. Она позвала:

— Боря…

Он вернулся.

— Нагнись,— шепнула она.— Не хочу, чтобы слышали. Ты сказал, что тебе повезло, чтобы успокоить меня, правда?

— Аня…

— У тебя ничего не узнаешь. Ну иди. Не забудь спицы и нитки. Красные. Как придешь домой, сразу положи их в сумку, чтобы не забыть… Быстрее пройдет время.

Ночью она потеряла сознание и через два дня умерла.

Людмила Владимировна хотела забрать Машу к себе: и для Маши так будет лучше, и Григорию Яковлевичу спасение. Шубин все откладывал: пусть Григорий Яковлевич сначала окрепнет, хоть на улицу начнет выходить, тогда посмотрим… Он готовил по утрам обед, укутывал горячие кастрюли газетами, сверху — байковым одеялом и, уходя на работу, оставлял их между подушками. А Маша это не ела, жевала хлеб с сахаром. Ядя стала прибегать в свой обеденный перерыв, чтобы покормить девочку. Вечером, когда Шубин возвращался с работы, она рассказывала ему, что и как Маша съела, и, вспомнив о какой-нибудь забавной девчоночьей выходке, умилялась:

— Как будто ангел босыми ножками по душе протопал.

3. ПОСЛЕДНИЙ ЦЕХ

Сентябрь был холодным. В ночь на шестнадцатое температура опустилась до трех градусов и шел дождь. К утру дождь кончился. На мглистой Водопьяновской, по одну сторону которой были трехэтажные, старого кирпича дома, а по другую тянулась заводская стена, на полутора километрах от заводоуправления до транспортной проходной плотно стояли грузовики. По асфальту струились под уклон потоки воды, люди переходили улицу, по-утиному ступая на пятки.

Над воротами транспортной проходной поднимался слабый дымок: в зеленой будке пропускного пункта с ночи затопили. Дрова были свалены у двери, едва не под колеса проезжающих машин. Вышла охранница в форме — синей шинели и берете. Затрезвонил звонок, поехали в стороны створки ворот. Охранница выпустила пустой служебный автобус и трактор с громыхающим прицепом, махнула рукой водителю светлой «Волги», чтобы въезжал. Она работала много лет и знала в лицо водителей и директорской черной, и светлой машины главного инженера.

Внутри завода тоже были улицы, подобные городским, асфальтированные и засаженные липами. Они тоже имели названия, таблички висели на угловых корпусах: Коллекторная, Лабораторная, Термическая, Главная, Литейная — больше двух десятков улиц. Светлая «Волга» двигалась медленно: впереди тянулся сорокатонный «БелАЗ», тащил за собой на стальном листе высокий станок, а навстречу шла из автоцеха колонна «ЗИЛов». Выругав «БелАЗ», водитель «Волги» свернул на Модельную и погнал машину, наверстывая время. Здесь были самые старые цеха, когда-то, при зарождении завода, главные, теперь вспомогательные, одноэтажные строения за густой зеленью. Перед модельным цехом стояла ржавая вода, затопляя траву палисадника. Открылась стальная калитка в стене, и из нее прыгнул через лужу молодой человек в светлом плаще — перед самой «Волгой».

Это был главный металлург Рокеев. Водитель, не спрашивая, остановил машину. Рокеев сел сзади, поздоровался, сказал:

— Я с вами. Смоляк не приехал?

— Нет,— сказал Шубин.

— Я думал, он в выходные приедет.

— Нет, не приехал.

— Я сейчас на модельного,— сказал Рокеев.— Новиков жалуется на них, а у них все было готово позавчера.