Ночной Странник

Драккайнен снял стрелу, сунул ее в колчан, а потом вложил лук в сагайдак и хлопнул моряка по плечу, показывая на пальцах, чтобы тот отошел от двери.

Осмотрел кованые завесы из подржавленного железа, осмотрел косяк, потом легонько обстукал доски, взялся за железную рукоять и дернул дверь.

Засов, как он полагал, находился где-то на высоте в метр двадцать и был деревянным.

Драккайнен отступил на шаг, несколько раз глубоко вздохнул и закрыл глаза, освобождая гиперадреналин. Очень осторожно передвинул ноги по гальке, после чего напряг диафрагму, выбрасывая воздух в резком вскрике, и воткнул прямой пинок туда, где должен был находиться засов.

Двери отворились с пугающим грохотом, который раздался в его ушах, словно протяжный рык грома. Засов треснул, но не распался; удар вырвал крюк, за который он заходил, и выстрелил им внутрь помещения. Вуко убрал ногу, чтобы удержать равновесие, одновременно тревожно проверяя состояние сухожилий и мышц. Казалось, что все в порядке.

Спалле и второй моряк стояли по бокам, как на стоп-кадре с полуоткрытыми ртами, когда он наклонился и шагнул внутрь, двигаясь максимально плавно. Ему казалось, что они притворяются, и он хотел уже вернуться в нормальное состояние, крикнуть что-то вроде: «Добрый день, прошу прощения за дверь!» Но в воздухе висело нечто такое, что ему не хотелось снимать боевой режим. Он лишь пытался двигаться естественно, а не метаться, словно кузнечик.

Не успел он переступить порог, как увидел в темноте комнаты что-то горячее и поросшее мехом, размером с теленка, нечто, оттолкнувшееся от земли и выстрелившее в него, как заряд катапульты.

Это было еще в воздухе, когда ему удалось сдержать движение тела вперед и развернуться, пропуская это не пойми что рядом с собой.

Рядом с лицом мелькнула ощеренная зубастая пасть в обрамлении шевелящегося меха; с морды тянулись липкие нитки слюны. Драккайнен сумел ухватиться большим и указательным пальцем за рукоять торчащего над плечом меча и потащить его вверх. Тварь уже миновала его, словно обросшая мехом торпеда. Он сомкнул на рукояти всю ладонь и ударил, протискивая клинок сквозь превратившийся в масло воздух, чувствуя, как турбулентность вибрирует на поверхности стали.

Меч ударил, словно в мокрый снег, перерубая цель, несколько раз зацепив по дороге что-то твердое. Дрожащий в воздухе львиный рык сменился протяжным стоном, словно сигнал корабельной сирены, а потом смолк.

Он выскочил в реальный мир и одновременно услышал, как два тяжелых предмета падают на землю с мокрым хлюпаньем, и почувствовал липкие, горячие брызги на лице.

— Вот и зарубил собачку da piczki materi, — рявкнул Драккайнен. — На хрена ж ты на меня бросался?

— Говорили, ты быстро двигаешься, — сказал Спалле. — Но это, пожалуй, слишком. Я не сумел заметить, как ты выхватил меч.

— Да ладно, — легкомысленно ответил Драккайнен. — Ничего сложного.

Над входом обрушился кусок стрехи, как по линейке отрезанный кончиком клинка. Моряки взглянули на него в молчании.

— Чуть промахнулся, — сокрушенно признался Вуко.

Внутри было темно. Они вошли один за другим в густой, почти горячий смрад гнили. Спалле раскашлялся.

— Нечего здесь искать, — сказал глухо Драккайнен откуда-то из темноты. — Выйдите, я его отрежу.

— Что отрежешь?

— Этого твоего Дрофнира. Повесился на притолоке.

х х х

Висел тот уже пару дней. Труп был одеревеневший, с широко расставленными руками, рот заполнял распухший фиолетовый язык, лицо почти полностью почернело.

— Руки у него были свободны, двери — закрыты изнутри, — сказал Драккайнен. — Сам повесился.

— А где его женщины? Его невольники? Дети?

— Внутри был только пес.

— Мне думается, — сказал неторопливо Спалле, — что ты — Деющий. Знаешь такую песню, чтобы он говорил?

— Я не знаю никаких песен.

— Я слышал, как ты говоришь с конем на его языке.

— Это мой язык. Странствую в одиночестве, потому говорю со всеми подряд, даже с вороном. Я не Деющий, Спалле. Знаю искусство меча своей страны, поэтому двигаюсь быстро.

— Там, за домом! — крикнул один из воинов, высланных на зады строений.

Побежали все.

— Головы эти — старше его смерти, — сказал Драккайнен, приседая подле трех женских голов, старательно уложенных на кучку камней. — Как минимум, на несколько дней.

— Убил всех, а потом повесился? А где остальные?

— Сколько с ним жило?

— Он не был богат. Имел четверых невольников, двух женщин и трех детей. Была еще его мать. Это — она да еще его бабы. Остальные исчезли.

Драккайнен осмотрелся:

— Думаю, не он их убил.

— Почему? Может, он сбрендил?

— Там, на земле, лежит лук и колчан. Рядом мертвый козел. Сразу возле леса. А здесь, глядите: три заостренных колышка. На кончиках кровь. Кто-то надел головы на колышки. Если бы это сделал Дрофнир, так бы все и оставил. Но он нашел их на колышках. Вышел из лесу, увидел их, кинул что было в руках и подбежал. Снял головы с колышков и уложил их. А потом повесился.

— Смотрите, здесь! — крикнул кто-то из-под дома.

Вернулись к хате. Там уже стоял весь экипаж, глядя на труп, убитую собаку и выломанную дверь.

— Посмотрите на балки и ставни.