Поэтому я пошел в Комнату Свитков и стал искать вдохновения в писаниях старых кирененских стратегов. Однако я вспомнил падение страны, в которой они обитали. Рассказ, передаваемый в моем роду из поколения в поколение. Рассказ о временах, когда через перевалы Острых гор обрушилась волна амитраев, и тогда то, что мои предки считали великими и победными битвами, оказалось ничего не значащими стычками с отрядами разведчиков. О большой объединенной армии, собранной со всех кланов. О воинах в прекрасных доспехах, на огромных, будто драконы, лошадях, и отрядах вооруженной до зубов пехоты, состоявшей из свободных землепашцев из их родов. О прекраснейшей армии в мире, которую стоптали неисчислимые отряды амитрайской тяжелой пехоты. Простые, низкие, недоедавшие люди в примитивных дешевых доспехах, которых, однако, были тысячи и которые равнодушно умирали под ударами кирененской стали. Предки мои сражались и гибли, каждый убивал десятки врагов, но амитраи все прибывали. Бесконечно. Похожие друг на друга, как фигурки из терракоты, в дешевых кожаных доспехах, прикрываясь деревянными щитами, но ползущие бесконечными рядами, словно муравьи. Не было у них никакой стратегии или мужества. Лишь грохот тысяч пар тяжелых сандалий, тянущийся до горизонта лес копий и бесконечная стена щитов. Они шли и умирали. А защитники бились три дня, тая, словно весенний снег.
Битва в долине Черных Слез.
Конец моей страны, которой я никогда не знал.
Которая потонула в Амитрае, словно в море, растоптанная ордой варваров.
Я знал, что войну выигрывают умением, а потому искал вдохновения в писаниях старых мастеров.
Я сомневался, чтобы Кимир Зил намеревался выполнить быстрый грабительский набег на меня, как на остров Чагая. Скорее, я подозревал, что он пожелает занять мою территорию, сокрушить сопротивление и вывесить на моей беседке багровый флаг. Потом он без труда покорит Чагая и победит.
Я украдкой ходил по саду и пытался увидеть, что происходит на острове Кимир Зила. Если он хотел на меня напасть, ему следовало строить лодки. Наверняка он держал их скрытыми в тростнике. И я обнаружил целую полянку скошенного тростника и камыша, что означало: он готов их строить.
Единственное, что я отметил еще, была большая куча глины, которую его зверушки насыпали посредине плаца, перед его беседкой. Крутились они при ней, словно муравьи подле дохлого вола, а я не мог понять, в чем там дело.
Несколько дней не происходило ничего особенного, и мне казалось, что я заболею от напряжения. У зверьков моих было не слишком много времени, чтобы работать. Они учились бою в строю и метанию камней, разучивали, что каждый должен делать во время тревоги. Небольшая часть продолжала собирать еду, но теперь все шло в камеру амбара, как запас на время войны. Они ежедневно получали скупые рационы корма и постоянно ходили голодными.
Приходило мне в голову, что, возможно, я дал разыграться фантазии, и Кимир Зил вовсе не собирается нападать.
Я не мог уснуть, спал плохо, то и дело просыпаясь и выбегая на террасу, чтобы проверить, спит мой остров в темноте ночного озера или раздаются оттуда отголоски битвы, не пылает ли там огонь.
Я не мог есть и был не в состоянии ни на чем сосредоточиться. Кимир Зил же лишь смотрел на меня исподлобья и таинственно улыбался. Такую физиономию он имел, когда готовил исключительно злобную интригу или когда ему удавалось досадить кому-то из нас. Я тогда свирепел, и мне многого стоило не выдать, что я в курсе его замыслов.
Однажды утром за завтраком меня зацепил Чагай.
— Есть у тебя корм для животных? — спросил он.
— Может, есть, а может, и нет, — ответил я неопределенно.
— Одолжи мне немного, где-то с полкорзины. У меня закончился. Как только Ремень даст мне новую, я тотчас тебе отдам.
— Твои звери могли бы выживать и сами, собирая насекомых, семечки, моллюсков и коренья, — ответил я. — А у меня недостаточно корма, чтобы тебе одалживать.
В глазах Чагая стояли слезы. Он отвернулся, чтобы я их не заметил. В Доме Стали не хвалили за слезы, несмотря на причину, по которой те пролились. И уж наверняка не перед лицом поражения, разочарования или проблем. Даже не по причине боли, разве что она и вправду была сильной.
— Я дам тебе за это перстень моей матери, — сказал он. — Или что захочешь.
Он действительно был в нужде, но я ничем не мог ему помочь.
— Нет, Чагай, — ответил я. — Я не желаю твоих вещей. У меня просто нет лишнего корма. Его у меня ровно столько, сколько нужно для моих животных.
Чагай без слов отошел, разочарованный и расстроенный, сглатывая слезы, я же остался на веранде, ужасно себя чувствуя.
Было мне его жаль. Впрочем, так бывало часто.
Будто и этого мало, Ремень придумал еще одну вещь.