Ночной театр

В утренней дымке даже облупившаяся краска казалась чем-то нереальным, точно лечебница сбрасывала старую шкуру, надеясь переродиться. Самая крупная чешуйка краски свисала с потолка приемной, как сосулька. Хирург то и дело выглядывал в окно и каждый раз, поворачивая голову, натыкался взглядом на эту чешуйку. Смотреть вслед чиновнику было отчего-то так же больно, как на солнце: миг-другой – и он отводил глаза. Чиновник шагал беззаботно, будто хотел напоследок еще раз унизить хирурга: даже не обернулся ни разу, словно и лечебница, и все ее содержимое потеряли для него всякий интерес. У подножия холма дорога делала поворот, и чиновник скрылся за осыпающейся стенкой.

– Ушел, – крикнул хирург. Он ужасно устал от смерти, и от того и от этого света.

Первой открылась дверь операционной, и на пороге показалась аптекарь.

– Что он хотел, сагиб?

– Ничего. Забрал бумаги.

Аптекарь бросила на него такой странный взгляд, что хирург задумался, уж не пополнил ли он сам ряды мертвецов, и незаметно под столом ощупал свое запястье – нет, пульс на месте.

Затем отворилась дверь дальней комнаты и, шаркая, вышел учитель. Казалось, его терзала боль, но не от ран: тут ничего не изменилось.

– Доктор-сагиб, я не знаю, как… у меня нет слов, умоляю, простите меня, поймите, пожалуйста…

Челюсть учителя двигалась, когда он говорил, как и мускулы на лице, – мертвые, разумеется, но имитировавшие жизнь с таким жутким талантом, которого хирургу не понять, сколько он ни проживи. Сколько ни задумывайся, сколько ни шарь в костях и кишках. Может, для того люди и умирают – чтобы наконец постичь тайну смерти.

– Закройте дверь, – перебил хирург.

Учитель захлопнул за собой дверь; аптекарь с мужем остались стоять в коридоре. Учитель упал на колени, и банка с трубкой, выходящей из его грудной клетки, брякнула об пол. Учитель ловил взгляд хирурга, надеясь увидеть в нем сострадание, но хирург, как ни старался, не находил в душе ни капли сочувствия.

– Чиновник, о котором вы говорили, когда я делал вам операцию, – не тот, который послал вас сюда, а другой, наказанный за то, что даровал людям сверхчеловеческие способности, – вы мне рассказали про него всю правду?

– Да, сагиб, чистую правду. Я передал вам то, что он сам мне сказал.

– А теперь подумайте хорошенько. Не надо отвечать сразу. Быть может, вы все-таки меня обманули? Быть может, тот чиновник, который послал вас сюда, и чиновник, который дурачил людей, одно и то же лицо, а второго вы просто выдумали, чтобы скрыть эти подробности его прошлого?

– Честное слово, они разные, клянусь вам. Совершенно разные.

Жаль только, подумал хирург, что я уже никогда не смогу поверить учителю, как бы искренне ни звучали его слова.

– Быть может, тот чиновник, который послал вас сюда, решил одурачить и вас, и меня? Что, если мы все – лишь марионетки, которыми он забавляется?

Учитель ответил не сразу. Эта мысль явно приходила ему в голову.

– Признаться, когда чиновник предложил нам помочь, я испугался, не ловушка ли это. Но зачем ему нас дурачить? Какая ему в том выгода?

– А разве у кукловода есть цель?

– Играть чужими жизнями, сагиб? Это было бы слишком жестоко.

– Вы когда-нибудь видели петушиные бои? У нас в деревне их устраивали несколько месяцев назад. Так вот, петухам к лапкам привязывают ножи.

– Уверяю вас, он ни за что бы так не поступил. Не такой он человек.

– Он вообще не человек.

Хирург взял чашку, из которой пил земной чиновник. На дне осталась мелкая заварка. Говорят, по ней предсказывают будущее; по крайней мере, хирург об этом слышал. Он качнул чашку в пальцах. Интересно, подумал хирург, чье это будущее, мое или чиновника.

– Даже не знаю, что хуже, – сказал он, – бюрократия, которая вынуждает давать взятки, или та, в которой невозможно дать взятку.

– В загробном мире есть по меньшей мере один чиновник, готовый по доброте своей нарушить несправедливые законы, сагиб. А может, он такой и не один.

– Посмотрите, до чего вас довела его доброта.

– Она помогла нам встретить вас, сагиб. И даже если мы снова умрем в эту самую минуту, все равно будем благословлять небо, что провели время в обществе такого великого человека, как вы, – подобострастно выпалил учитель и вновь молитвенно соединил пальцы.

В душе хирурга вспыхнуло раздражение. С чашкой в руках он подошел к приставному столику. Если грохнуть ее об пол, аптекарю придется заметать осколки, подумал он, да и трусливо как-то срывать гнев на неодушевленных предметах. Хирург со стуком поставил чашку на поднос.

– Не несите чепухи, – оборвал он учителя, – а то у меня складывается впечатление, что вы пытаетесь умаслить меня лестью, а потом еще раз обмануть.

Учитель вздрогнул и страдальчески уставился на хирурга, отчего тот пуще разозлился.

– И как мне теперь быть: объявить обо всем на деревенской площади? «Подойдите ближе, селяне, и послушайте меня. Мертвые теперь будут жить – точнее, обитать, поскольку так и останутся мертвецами, – среди нас. Давайте же поприветствуем их в нашей деревне».

– Ну что вы, сагиб… по-моему, об этом и думать нечего. Ведь тогда чиновнику придется всех убить…