Хирург повел мальчика в операционную. Ребенок весь вечер вел себя спокойно, теперь же заволновался, замялся на пороге. Выложенная плиткой комната напугала даже его, хотя он побывал в таких местах, которые хирург и вообразить себе не мог.
— Заходи, сынок, — сказала его мать. — Это быстро. Так быстро, что ты опомниться не успеешь.
Учитель сжал руку сына.
— Не бойся, я с тобой.
Хирург приказал мальчику раздеться и лечь на стол, покрытый одной-единственной тонкой простынкой. Живот вздымался над худеньким тельцем, точно купол: можно было подумать, что и здесь внутри зреет новая жизнь. Разрез на животе казался затейливым гримом; хирурга так и подмывало содрать фальшивую кожу, обнажив настоящую. Он надеялся, что учитель прав и им действительно не будет больно. Хирург надел перчатки и пропальпировал рану, сжимал ее края, щипал кожу — сперва легонько, потом крепче, а в конце концов и вовсе сдавил ее со всей силы. Как и говорил учитель, мальчик ничего не почувствовал.
Хирург поставил торшеры возле стола, чтобы лучше осветить рану, с помощью аптекаря обработал кожу йодом. Затем привычно надел маску и халат, протер рану спиртовым тампоном, простерилизовал, накрыл простыней, — словом, принял те же меры предосторожности, что и с обычными пациентами. Даже если сейчас мертвецы не рискуют ничем заразиться, с рассветом все изменится. А рану простыней он прикрыл, чтобы мальчик не видел собственные кишки: такое лучше не видеть ни живым, ни мертвым.
Хирург занес скальпель над животом ребенка, обдумывая, где сделать первый надрез. Правда ли, что у мертвых нет души, одно лишь тело? Марионетки — в руках бога? Что, если все это лишь изуверское испытание, вынуждающее его заглянуть в сокровенные глубины собственной души и отыскать там неизвестно что? Вдруг бог решил во что бы то ни стало внушить веру своим творениям, пусть даже вот так жестоко? Быть может, если он возопит к звездам: «Я был неправ, я был неправ», — то незваные гости исчезнут без следа и перед ним откроются три мира[5]?
Скальпелем он удлинил рану: зрелище, открывшееся его глазам, вызвало у него одновременно восторг и отвращение. Больше всего тело ребенка походило на труп — еще без вони и пятен, но кровь уже сгустилась в сосудах и не потекла, когда он разрезал кожу. Хирург вспомнил, как работал в городском кабинете судебно-медицинской экспертизы. Хотя те трупы, конечно, не сами ложились к нему на стол.
Учитель сидел на табурете возле стола, что-то ласково шептал сыну, успокаивал, гладил по голове. Глаза мальчика были полуприкрыты, руки вытянуты вдоль тела под простыней. Наконец хирург сказал:
— Объясните, наконец, что происходит и как вы здесь оказались.
Учитель поднял глаза, посмотрел на живот сына, который хирург как раз вскрывал, и тут же отвернулся.
— Может, не стоит, сагиб?
— По-моему, я имею полное право знать, — ответил хирург. — Вы так не думаете?
— Да, конечно. Я не это имел в виду. Просто… есть вещи, которых лучше не знать.
— Это еще почему?
— Загробная жизнь ведома только мертвым. Живым о ней знать не положено.
— Охотно верю, но сегодня происходит многое из того, чему быть не положено. К тому же, если мне предстоит вас лечить, хотелось бы понимать, с чем я имею дело.
Учитель посмотрел на лицо сына, перевел взгляд на пол.
— Едва мы умерли, как боль тотчас же прекратилась. Очень долго мы не могли пошевелиться, даже не знаю, сколько времени прошло. Не было ни света, ни звука, ничего. Потом постепенно мы снова начали слышать и видеть. К нам вернулись чувства, но не боль… слава богу, боли не было. Мы были на… на равнине. Без конца и краю. Куда ни глянь, все тянется она, во все стороны. Это и был загробный мир, доктор-сагиб, куда все попадают после смерти.
С нами вместе были мертвецы со всего света. Они говорили на множестве языков, но мы их, как ни странно, понимали, а они нас. Многие скончались от старости, кто-то от болезней и эпидемий. Кто-то, как мы, был убит безвременно, несправедливо. Все когда-то умрут, но не так же. Нет ничего хуже, чем человеку убивать человека.
Мы встретили многих людей, и у каждого была своя история. Попадались очень интересные — из времен и стран, о которых я слыхом не слыхал. Я искал королей, исторических деятелей, но, само собой, большинство мертвецов оказалось из простых, вот как мы.
Учитель рассказывал, хирург же тем временем глубже надрезал живот мальчика, рассек тонкий слой подкожного жира. В брюшной полости блестели многочисленные сгустки крови. Если кровотечение было вызвано травмой крупного кровеносного сосуда, пиши пропало: исправить это в условиях лечебницы не получится. Однако разрез чересчур мал: чтобы лучше осмотреть внутренности и понять, в чем дело, придется его расширить.
— Так, значит, на вас напали сегодня вечером, после заката? А потом вы оказались на равнине? Сколько же времени вы там провели?