Ночной театр

— Нет. Я помню лишь, что на ярмарке он пинался, за несколько часов до того, как на нас напали.

— А после вашей смерти? И сегодня вечером?

— Ничего.

— Ваш чиновник не упоминал о нем? — спросил сагиб учителя.

— Нет. А я, если честно, не додумался спросить. Решил, что как только она оживет, то оживет и младенец в утробе. Ведь пока не перережут пуповину, у них одна жизнь на двоих, одна кровь, разве не так?

— Это было бы слишком просто. — Хирург приложил стетоскоп к животу женщины, прослушал в нескольких местах. — Сердце не бьется, — сообщил он и, заметив, как вытянулись их лица, добавил: — Но я и не ожидал, что у плода будет биться сердце. Я надеялся, что он будет пинаться, двигаться, как движетесь вы.

— Что это значит, сагиб?

Хирург снял очки, потер виски большим и средним пальцем, стараясь унять боль.

— Не знаю. Не могу знать. Все, чему я выучился, долгие годы разрезая и сшивая людей, не поможет мне ответить на ваш вопрос. Сейчас любые ваши догадки, пожалуй, окажутся разумнее моих.

Учитель был на грани отчаяния. Жена его испуганно обхватила живот, словно надеялась разбудить младенца, заснувшего вечным сном.

— Вы же понимаете, почему я рекомендую провести эту операцию?

Оба кивнули.

— Вы понимаете, что ни один из нас не может предвидеть, что будет утром? Если мне придется в срочном порядке принимать у вас роды, это может быть опасно для матери и для младенца. Лучше сделать все сейчас, пока ситуация под контролем. Вы же это понимаете, правда?

— Да. — Вид у них был несчастный: сейчас, перед рассветом, они почему-то казались мертвее, чем ночью.

Хирург нацепил очки на нос.

— Вы верите, что чиновник, который послал вас сюда, поступил мудро?

— Да.

— Вы верите, что он желал вам добра?

Учитель переглянулся с женой и ответил, потупясь:

— Да.

— Так положитесь на его мудрость и доброту. Поверьте в то, что, решив направить вас сюда, он подумал обо всех жизнях, даже самой маленькой. И давайте начнем, хотя должен вас предупредить, что ребенок, возможно, не подаст признаков жизни прямо сейчас. Как бы тяжело вам ни было, придется дождаться зари.

Учитель помог жене раздеться, уложил ее на операционный стол, поддерживая за голову, чтобы трубка не выскочила из горла, и уселся на табурет. Хирург приступил к осмотру.

По округлившемуся животу женщины змеились растяжки, свидетельствующие о долгих месяцах, когда она вынашивала плод, который, пока она была жива, был одной плотью с ней и умер с ее последним вздохом. Единственный из всей семьи, кто вернется с того света целехоньким. Обойдется без лекарств и операций, лишь бы ему даровали жизнь. И будет бороться со смертью, как обычный младенец, явившийся на свет из материнской утробы.

Хирург принялся пальпировать живот беременной. Плод лежал головой вниз, как и предполагалось. В левой части матки там и сям прощупывались бугорки — ручки, ножки, коленки, — а в правой — аккуратный твердый изгиб спинки. Всё на месте. Хирург обрил женщине верхнюю часть лобка, обработал кожу, с обоих боков подложил валики из ткани.

Последний раз кесарево сечение он проводил много лет назад и сейчас пытался вспомнить, как это делается. В принципе, ничего сложного тут не было. Аккуратный горизонтальный разрез, дюймов шести в длину, в нижней части живота. Он рассек кожу, соединительную ткань, жировой слой, фасцию, покрывающую вертикальную мышцу посередине живота, развел в стороны две полосы мышцы. Еще несколько движений скальпелем, и он отделил мочевой пузырь и складку брюшины от нижней части матки.

— Наденьте перчатки. И возьмите чистую простыню. Только больше ничего не трогайте: все стерильно.

Учитель сделал, как велено, и хирург занес скальпель над маткой. Лезвие без труда вошло в рыхлую мышцу, оставляя чистый бескровный разрез. Сагиб уже привык к тому, что кровь у мертвецов не течет. И слава богу, что хотя бы не приходится то и дело тампонировать и отсасывать кровь, ставить зажим на сосуды.

Он нащупал круглый твердый череп плода, покрытый мягкими влажными волосками. Растянул края разреза, как на иллюстрациях в старых учебниках.

— Пора, — сказал он, обращаясь скорее к самому себе, чем к кому-то другому, запустил правую руку в матку, взял плод за череп и потянул.

Хлынула околоплодная жидкость, в которой младенец плавал даже в таком неестественном состоянии, и показалась головка. Лежащая на столе женщина вскрикнула, но не от боли — хирург понял это по ее глазам. Обеими руками он взялся за шейку ребенка и потянул на себя. Младенец не шелохнулся: казалось, он застрял. Хирург дернул — сперва легко, потом сильнее, но пальцы его были слишком слабы, вдобавок он боялся повредить тонкую шейку младенца. Что, если рассвет застанет его в таком вот положении? Мать и дитя дружно закричат, одна голова выше, другая ниже, двуглавое орущее чудовище в струях крови. Уставшие пальцы его соскальзывали; он ухватился крепче, согнул руку в локте:

— Ну давай, не упрямься, — сказал сагиб.